Иван Курилла - Битва за прошлое. Как политика меняет историю

С 2007 года в России — и за рубежом в тех городах, где живут россияне, — ежегодно 29 октября люди собираются у мемориалов жертвам репрессий, чтобы, сменяя друг друга, читать списки с именами людей, расстрелянных в годы советской власти. Каждый пришедший получает возможность прочитать список из нескольких имен (фамилия, имя, отчество репрессированного, возраст на момент гибели, кем работал и дата смерти), поставить свечу и возложить цветы.

Акцию «Возвращение имен» проводит общество «Мемориал», и в ней в последние годы (не считая пандемический 2020 год) принимают участие тысячи человек, которым надо отстоять в очереди несколько часов, чтобы прочесть несколько имен. Многие добавляют к этим незнакомым им именам фамилии своих родственников, погибших в годы репрессий.

Исследователь коллективной памяти Джей Уинтер считает, что она живет в форме ритуала, коллективного и повторяющегося действия. Без ритуала не так заметны памятники, «не замечаются» календарные праздники, забываются траурные даты. «Возвращение имен» стало одним из новых ритуалов, сохраняющих память о погибших.

Важной особенностью этого ритуала является то, что он сфокусирован на именах жертв. Эта же особенность отличает другой связанный с «Мемориалом» проект, «Последний адрес»; именно «возвращением имен» занимаются активисты, работающие с местами массовых захоронений, таких как Коммунарка, Левашово или Сандармох. И именно эта сосредоточенность на именах конкретных людей отличает подход активистов «Мемориала» от отношения к памяти о репрессиях современного государства. «Стена скорби», открытая в Москве президентом Путиным в 2017 году, представляет собой барельеф с множеством безликих человеческих фигур, символизирующих масштабность репрессий.

Когда распад социалистического блока подтолкнул Фрэнсиса Фукуяму предречь скорый «конец истории», мало кто сомневался в том, что исчезновение самой влиятельной альтернативы либерально-демократическому порядку приведет в перспективе к политическому выравниванию разных стран. Исчезновение отличий в социально-политических идеалах разных народов неминуемо должно было сопровождаться и сближением их историй, разными путями вести к одному и тому же идеалу. Однако на новом историческом повороте крах глобализации «освободил» от единой цели и историю разных стран. Теперь уникальность собственной истории является залогом сохранения идентичности и боевым знаменем консерваторов всех стран. Таким образом, кризис единого идеала привел и к распаду единой истории на множество историй, выстраиваемых политиками.

Мы, безусловно, являемся свидетелями серьезных изменений отношения к прошлому. Главное отличие нашего времени состоит в определении «принадлежности» прошлого. Чье оно? Национальные, религиозные, идеологические претензии на «владение» правильной историей имеют давние корни. Теперь к ним добавился вопрос: является ли прошлое историей героев, государственных деятелей, полководцев и выдающихся людей или же это история «простого человека» — угнетенных, рабов, крепостных, женщин, жертв государственных экспериментов и мировых войн?

Первый вариант истории по-прежнему силен. Его защищают консерваторы во всех странах. Второй вариант, однако, набирает силу. Снос памятников в США и Западной Европе — не единственное свидетельство перемен. В России в это же время множество людей восстанавливают память о прошлых поколениях соотечественников и репрессированных и непогребенных забытых солдатах Великой Отечественной войны. «Книги памяти» и «Последний адрес», «Поисковое движение России» и «Бессмертный полк» показывают подъем той же новой памяти об истории «простых людей», что и борьба с монументами «великим белым мужчинам» на Западе. Наряду с этим мы видим, как социальная история атакует и теснит историю политическую. Она еще не победила и, возможно, не победит полностью, но наш взгляд на прошлое уже изменился.

В нашем постоянно ускоряющемся мире можно осторожно утверждать, что мы уже переживаем эпоху окончания консервативного поворота в мировой политике, и потому стоит ожидать и скорого конца «уникальных историй», и возвращения интереса к истории на каком-то новом уровне понимания общности исторических политик. Помимо роста значения социальной истории будет усиливаться деколонизация прошлого — становление неевропейских вариантов истории развивается вместе с требованиями возвращения исторических артефактов из европейских музеев в бывшие колонии.