Иван Курилла - Битва за прошлое. Как политика меняет историю

Обострение «исторической политики» и «войн памяти», свидетелями и участниками которых мы стали, — проявления более общего перехода. Еще недавно прошлое принадлежало сильным — государствам, национальным элитам, «великим державам», европейским метрополиям. Обладание историей было привилегией, которую поддерживала институционализированная историческая наука и разнообразная коммеморативная практика. Теперь же вчерашние «слабые» обрели способность и желание получить собственное прошлое, а современная историческая наука, внимательная к разноголосию, поддержала их в этом стремлении. Угнетенные классы и расы, зажатые между великими державами малые страны, бывшие колонии и нынешняя периферия национальных государств формулируют собственные рассказы о прошлом, которые вступают в конфликт со «старой историей» и вынуждают ее защищаться.

Процессы такого перехода идут по-разному. Нарративы — самая «текучая» форма существования прошлого, не поддающаяся контролю в современном информационном обществе. Даже государство, контролирующее в России содержание школьных учебников и влияющее на вид музейных экспозиций и выбор сюжетов кинофильмов, не в состоянии подавить альтернативные варианты прошлого, развивающиеся в разных форматах, и вынуждено сосредоточиться на контроле одного (пусть самого важного) периода — Второй мировой войны.

Овеществленное прошлое меняется редко, но быстро. Невозможно каждый год сносить и устанавливать памятники и обновлять учебники истории. Именно поэтому будущее памятников — во всяком случае, памятников «великим людям» прошлого — сомнительно. Они будут либо снесены, либо перемещены и контекстуализированы, превратятся в музейные экспонаты, повествующие об отвергнутых версиях прошлого.

Механизмы и закономерности обращения к прошлому в современных обществах схожи. Мы видим общее в подходах консервативных сил в разных странах и наблюдаем схожесть в использовании прошлого либералами или левыми. Однако само наличие разных политических сил и их относительные ресурсы, политические традиции, конституционный дизайн и возможности использования государства для установления гегемонного дискурса создают в каждой стране уникальную форму «исторической политики» или «культурных войн».

В этой книге больше всего примеров было взято из опыта России и США — не только в силу лучшего знакомства автора с этими странами, но и потому, что радикально отличающееся общественно-политическое устройство двух государств позволяет увидеть, какие особенности использования прошлого носят универсальный характер, а какие больше присущи одной из стран.

Есть немало общего в способах использования прошлого в Российской Федерации и в Соединенных Штатах. В обеих странах на протяжении долгого времени сосуществуют разные «символические вселенные», отличающиеся друг от друга исторические нарративы. В США это варианты прошлого, культивировавшиеся на Севере и Юге, в России — коммунистическая и посткоммунистическая коммеморация.

В большинстве других государств после внутренних кризисов новый гегемонный нарратив гораздо быстрее вытеснял из публичного пространства все альтернативы, как мы могли убедиться на примере стран Восточной и Центральной Европы, а недавно и на опыте Испании. На протяжении нескольких десятилетий в Испании после демократизации страны сосуществовали франкистский и республиканский варианты памяти, однако в 2019 году с переносом останков Франсиско Франко из мемориала «Долина Павших» на муниципальное кладбище завершился процесс вытеснения из публичного пространства коммеморации авторитарного режима.

В Соединенных Штатах эти исторические нарративы четко разделены географически, в России же они перемешаны в одном публичном пространстве, за исключением некоторых региональных особенностей, вызванных локальными вариантами политики прошлого.

Первым важным различием в использовании прошлого политиками в России и в США является разный вес субъектов этой политики. В России политические силы, контролирующие государство, играют ведущую роль в формировании и использовании образов прошлого. Большая часть альтернативных нарративов либо формируется в полемике с государством, либо развивает какие-то его инициативы. Не государственные по происхождению инициативы, такие как «Бессмертный полк», государство старается подчинить или возглавить.

В Соединенных Штатах у государства, бесспорно, есть мощные ресурсы формирования нарративов. Однако мы видим, как не менее серьезные права на корректировку или коренную смену взгляда на прошлое предъявляют негосударственные группы, прежде всего активисты всевозможных левых движений.