Иван Курилла - Битва за прошлое. Как политика меняет историю

Памятники «девушкам для утешения» установлены и в других городах Южной Кореи, а также еще в нескольких странах, где есть сильная корейская диаспора, в частности в Австралии, США и Германии. В 2020 году в Корейском ботаническом саду была размещена подобная статуя под названием «Мемориал искупления». Отличием этого памятника стало то, что здесь перед «девушкой для утешения» на коленях стоит бронзовый мужчина, весьма напоминающий премьер-министра Японии Синдзо Абэ. Это привело к дипломатическому скандалу, хотя корейские официальные представители и заверили, что фигура изображает абстрактного мужчину [141] Japan says South Korea kneeling statue ‘unacceptable’ if it’s Abe // Nikkei Asia. July 28, 2020. .

Эта история напомнила наблюдателям о конфликте, развернувшемся вокруг японского учебника истории, в котором завоевание Японией Китая и Юго-Восточной Азии описывалось как антиколониальная борьба, принесшая оккупированным странам экономическую выгоду, а Нанкинская резня низводилась до незначительного инцидента [142] Onishi, Norimitsu. Japan: Protests Over History Texts // The New York Times . April 6, 2005. .

Исторический конфликт в Восточной Азии между Японией и странами, которые она оккупировала в ходе Второй мировой войны, весьма глубок. В отличие от Германии, сумевшей в целом преодолеть негативное отношение соседей, Япония остается объектом ненависти для значительной части населения Кореи и Китая. В этих странах считается, что Япония использует атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки для того, чтобы изобразить японцев жертвами Второй мировой войны, а не агрессорами, ответственными за военные преступления.

Памятник «девушкам для утешения» и еженедельный ритуал, совершаемый возле него, служит для постоянного напоминания о конфликте, который с точки зрения жертв так и не получил разрешения.

В России фрагментация истории по социальным и гендерным группам происходила медленнее, чем ее дробление по этническим и региональным признакам. Становление региональной идентичности опиралось на ресурсы местных элит и создавало запрос на создание местных вариантов истории, зачастую отличающихся от общенационального исторического нарратива и даже противоречащих ему. Помимо заинтересованности элит, то есть запроса на политическом уровне исторического сознания, во многих регионах существует собственная травма, как правило, связанная с историей отношений с центральной властью или соседями. Это может быть память о несправедливостях национальной политики, о расказачивании или об экологических катастрофах и утрате материальных ценностей местной культуры. Якутия и Чукотка, Татарстан и Северный Кавказ в разные эпохи имели сложные отношения с Москвой, что осложняет задачу поддержания баланса между общероссийским и местным нарративами в региональном историческом сознании.

В январе 2008 года, например, казачьи атаманы Ростова-на-Дону запустили процесс реабилитации Петра Краснова, руководителя Всевеликого войска Донского, казачьего квазигосударства периода Гражданской войны в России. С этим не могла согласиться центральная власть, и не потому, что «красновский» нарратив времен Гражданской мог трактоваться как сепаратистский, а в силу того, что Краснов во время Второй мировой войны сотрудничал с гитлеровцами и был казнен в 1947 году как военный преступник. Инициативы казаков, таким образом, вступили в противоречие с наиболее контролируемой областью исторического нарратива, с историей Великой Отечественной войны.

В последних числах января 2008 года руководство казачьего движения публично отказалось от планов реабилитации Краснова, а 1 февраля в казачью столицу Новочеркасск прилетел президент Путин, который встретился с казачьими активистами и возложил венки к памятнику другому атаману — герою войны 1812 года Матвею Платову. Путин лично вмешался в эту историю и настоял на отказе от попытки реабилитации Краснова [143] Кислицын С. А. О соотношении российской и региональной идентичности в исследованиях по истории краев и областей Российской Федерации (на материалах истории Ростовской области и донского казачества) // История края как поле конструирования региональной идентичности. — Волгоград: Издательство ВолГУ, 2008. — С. 80. .

Однако очевидно, что центральная власть не может пресекать «в ручном режиме» каждый отход от централизованного нарратива. Во многих регионах местная история уже формирует идентичность «потомков завоеванных Москвой народов». Центральная версия истории (представленная, в частности, школьными учебниками) начинает восприниматься там как чужая и навязанная.