Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

К вечеру неудача выступления стала несомненной. Участники Комитета спасения пытались под защитой вооруженной охраны отсидеться в Городской думе, дожидаясь подхода сил с фронта. Но к ночи большевистские войска ворвались в Думу и выкинули оттуда всех. Подмога не пришла. «Провал восстания, неожиданная слабость наших сил и неожиданная энергия, развитая большевиками, казались нам ошеломляющими, — писал Станкевич. — Но так или иначе надежды оставались только на отряд Керенского» [3178] Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914–1919. С. 145–146. .

Постепенно, писал Деникин, «в Гатчине собрались все. Керенский, сохраняющий внешние признаки военной власти, но уже оставленный всеми, по существу — не то узник, не то заложник, отдавший себя на милость «царского генерала» Краснова… Савинков, который два месяца тому назад с таким пылом осуждал «мятеж» генерала Корнилова, теперь возбуждающий офицеров Гатчинского гарнизона против Керенского и предлагающий Краснову свергнуть Керенского и самому встать во главе движения… Циммервальдовец Чернов, прибывший с неизвестно какой целью и одобряющий решение Лужского гарнизона «сохранять нейтралитет»… Верховный комиссар Станкевич, приемлющий и пораженчество, и оборончество, но прежде всего мир — внутренний и внешний и ищущий «органического соглашения с большевиками ценой максимальных уступок»… Господа Гоц, Войтинский, Кузьмин и т. д. И среди этого цвета революционной демократии — монархическая фигура генерала Краснова, который всеми своими чувствами и побуждениями глубоко чужд и враждебен всему политическому комплоту, окружающему его и ожидающему от его военных действий спасения своего положения, интересов своих партий, демократического принципа, завоеваний революции» и т. д. Поистине трагическое положение» [3179] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 2. Т. 2. С. 135–136. .

Решающее сражение на подступах к столице произошло 30 октября вблизи Пулковской обсерватории. Керенский писал: «В нашем распоряжении было 700 казаков, бронепоезд, пехотный полк, только что прибывший с фронта, и несколько полевых орудий. Едва наша артиллерия открыла огонь, солдаты Петроградского гарнизона оставили свои позиции, и в погоню за ними бросились казаки. Однако правый фланг большевиков, где находились кронштадтские матросы, не дрогнул» [3180] Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. С. 314. . Краснов отвел войска и вступил в переговоры о перемирии.

«Ни один солдат не встал за Временное правительство, — писал он. — Мы были одиноки и преданы всеми… Все волнуются, все требуют сказать, что будет, и имеют право волноваться, потому что вопрос идет о жизни и смерти. Все ищут совета и указаний, а что посоветуешь, когда кругом встала непроглядная осенняя ночь, кругом режут, бьют, расстреливают и вопят дикими голосами: «га! мало кровушки нашей попили!»

Инстинктивно все сжалось во дворце. Офицеры сбились в одну комнату, спали на полу, не раздеваясь; казаки, не расставаясь с ружьями, лежали в коридорах. И уже не верили друг другу. Казаки караулили офицеров, потому что, и не веря им, все-таки только в них видели свое спасение, офицеры надеялись на меня и не верили и ненавидели Керенского» [3181] Краснов П. Н. Атаман. С. 380. .

Он остался один. «Офицеры не считали более нужным скрывать свою ненависть ко мне, чувствуя, что я уже не смогу защитить их от ярости толпы.

Так началась ночь на первое ноября. Никаких сведений от парламентеров «с фронта»! Никаких известий из Петербурга. В полутемных и мрачных бесконечных коридорах старого Павловского дворца толпятся настороженные, озлобленные люди. В отравленном страхом воздухе носятся самые невероятные, чудовищные слухи. Начинаются повсюду шёпоты: если казаки выдадут добровольно Керенского, они свободно вернутся к себе домой, на тихий Дон… А крысы бегут с тонущего корабля. В моих комнатах, вчера еще переполненных, ни души. Тишина и покой смерти царствуют вокруг. Мы одни» [3182] Керенский А. Ф. Гатчина. С. 200. .

В Гатчинский дворец приехал свежеиспеченный морской министр Дыбенко. «Утром 1 ноября вернулись переговорщики и с ними толпа матросов. Наше перемирие было принято, подписано представителем матросов Дыбенко…

— Давайте нам Керенского, а мы вам Ленина предоставим, хотите ухо на ухо поменяем! — говорил он смеясь.

Казаки верили ему. Они пришли ко мне и сказали, что требуют обмена Керенского на Ленина, которого они тут же у дворца повесят… Что-то гнусное творилось кругом. Пахло гадким предательством. Большевистская зараза только тронула казаков, как уже были утеряны ими все понятия права и чести. В три часа дня ко мне ворвался комитет 9-го донского полка с войсковым старшиною Лаврухиным. Казаки истерично требовали немедленной выдачи Керенского, которого они сами под своей охраной отведут в Смольный.