Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

18 октября Керенский дал интервью агентству Ассошиэйтед Пресс, в котором опроверг слухе о выходе России из войны. При этом, выражая свое недовольство давлением союзников, он признал, что Россия изнурена войной и «имеет право требовать, чтобы теперь союзники взяли на свои плечи самое тяжелое бремя». Но «Вашингтон пост» поместил интервью под заголовком «Россия выходит из войны». Лансингу пришлось доказывать, что журналисты сильно преувеличили [2576] Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. С. 175; Листиков С. В. США и революционная Россия в 1917 году. С. 203. .

Разочарование Запада в Керенском стало уже всеобщим. 19 октября Нокс записал в дневник: «Терещенко говорит о необходимости избавиться от Керенского и запретить Советы. Если бы у них только хватило на это сил! Проба сил большевиков ожидается в среду 7 ноября (25 октября. — В.Н.)» [2577] Нокс А. Вместе с русской армией. С. 631. . Как писал Милюков, «потеря нашего международного веса не сознавалась так быстро и непосредственно, отчасти благодаря традиционной условности дипломатического языка, отчасти ввиду необходимости считаться хотя бы со слабеющим союзником. О России продолжали говорить как о «великой державе». Но ненормальность создавшегося положения прекрасно понималась» [2578] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 555. .

Последняя просьба Временного правительства к союзникам прозвучала в связи с продолжавшейся активностью германского флота в Балтийском море. 16 октября Керенский телеграфировал Терещенко: «Было бы желательно подтвердить английскому правительству, что демонстрация английского флота в районе Гельголанда в значительной мере облегчила бы положение России на Балтийском море, в тесной зависимости от которого находится и оборона Финляндии». Терещенко лично доложил телеграмму Бьюкенену, тот передал ее в Лондон, откуда прозвучал последний ответ Временному правительству — от британского адмиралтейства: английскому флоту даны распоряжения о демонстративных операциях против Германии, но операции эти «затрудняются штормовыми погодами, отдаленностью английских баз и особенно недостатком миноносцев» [2579] Минц И. И. История Великого Октября. Т. 2. С. 815. . Естественно, никаких распоряжений о помощи российскому флоту не было сделано.

Худшего контекста для начала внешнеполитических дискуссий в Предпарламенте трудно себе представить. «Это был, конечно, «большой день». К нему готовились фракции. Во дворце были шум и возбуждение. Можно было действительно ждать кое-чего интересного, если не от самого выступления Терещенки, то от его результатов» [2580] Суханов Н. Н. Записки о революции. Т. 3. Кн. 6. С. 250. , — замечал Суханов.

Милюков полагал, что в создавшемся положении имело смысл «заговорить открыто о «настоящей национальной политике». М. И. Терещенко не был лишен понимания, в чем она заключалась. Но, боясь рассориться с «демократией», он мог говорить только вполголоса. И такой половинчатой, хромающей на обе ноги и никого не способной удовлетворить, явно неискренней и не отвечающей достоинству руководителя русской внешней политики, оказалась его речь перед Советом республики» [2581] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 560–561. .

«Министр иностранных дел говорил достаточно ясно, толково, — показалось Суханову. — Но, лягнув Милюкова, он всю свою дипломатию свел к рабскому подражанию своему предшественнику. И, конечно, был не в состоянии проявить оригинальность или самостоятельную мысль. Речь была выдержана целиком в плоскости защиты «независимой России» и ее «интересов».

— Как и все человечество, мы жаждем мира, но не такого, который был бы унизителен и нарушал бы наши интересы. Мир могло бы дать июньское выступление. Но оно было сорвано» [2582] Суханов Н. Н. Записки о революции. Т. 3. Кн. 6. С. 250. .

Милюков отметил для себя такие слова в речи Терещенко:

— Нельзя России оставаться одинокой, и та группировка сил, которая в настоящее время создавалась, оставляя в стороне вопросы обязательства и чести, для нее целесообразна.

И пояснил: «Вероятно, это был единственный министр иностранных дел и единственная в мире аудитория, перед которой в такую минуту нельзя было говорить об «обязательствах чести и достоинства» родины, не извиняясь за эти слова и не устраняя их из доказательства как спорные!» [2583] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 561.