Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

На пятый день после принятия генералом Алексеевым Ставки в Могилев прибыл Керенский в сопровождении Верховского. После докладов Алексеева и председателя следственной комиссии Шабловского министр-председатель решил «произвести полную чистку Ставки от контрреволюционных элементов с одной стороны, с другой — привлечь новые, более молодые силы». В Ставку были вызваны молодые и перспективные генералы — начальник штаба Западного фронта Николай Николаевич Духонин и уже известный нам генерал Черемисов. Вернувшись через день в Петроград, Верховский заявил на заседании бюро ВЦИК, что «Алексеев не может оставаться на своем месте — он не понимает психологии современного войска».

Положение Алексеева становилось более чем двусмысленным. Он писал одному из союзных представителей в Ставке: «Я сознаю свое бессилие восстановить в армии хоть тень организации: комиссары препятствуют выполнению моих приказов, мои жалобы не доходят до Петрограда; Керенский рассыпается в любезностях по телеграфу и перлюстрирует мою корреспонденцию». Алексеев призывал проявить снисходительность к Корнилову, чтобы полностью не потерять поддержку офицеров. И что же? Из письма, которое Алексеев направил Каледину: «Три раза я взывал к совести Керенского, три раза он давал мне честное слово, что Корнилов будет помилован; на прошлой неделе он показывал мне даже проект указа, одобренный якобы членами правительства. Все это ложь и ложь, Керенский не подымал даже этого вопроса. По его приказу украдены мои записки. Он или к… или сумасшедший. По-моему к…» [2457] Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917–1918 гг. Т. 1. С. 229.

Алексеев подал в отставку без публичного объяснения мотивов. Обходил этот щекотливый для него вопрос и Керенский, принявший отставку 10 сентября. Он ограничивается коротким замечанием, звучащим весьма цинично: «Как бы то ни было, задачу, возложенную на него по ликвидации Ставки генерал Алексеев выполнил. Длительное сотрудничество для нас обоих было невозможно… Я без возражений принял отставку» [2458] Цит. по: Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 431. .

Алексеева заменил, словами Керенского, «молодой, высокоодаренный офицер Генерального штаба генерал Духонин, которого я хорошо знал, когда он был начальником штаба командующего Юго-Западным фронтом. Духонин был широко мыслящий, откровенный и честный человек, далекий от политических дрязг и махинаций. В отличие от некоторых, более пожилых офицеров, он не занимался сетованиями и брюзжанием в адрес «новой системы» и отнюдь не идеализировал старую армию… Он внес большой вклад в быструю и планомерную реорганизацию армии в соответствии с новыми идеалами» [2459] Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. С. 297. . Как замечал Троцкий о Духонине, «преимущество этого генерала состояло в том, что его не знали» [2460] Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 2. Ч. 1. С. 296. .

В Ставке много времени проводил и сам Керенский, который на посту Главковерха, словами Войтинского, оказался «фигурой комической и трагической в одно и то же время. Он стал мишенью всеобщих насмешек, и при нем на Ставку, уже скомпрометированную в глазах демократии Корниловым, легла тень всеобщего пренебрежения. Для солдат Керенский был ненавистен как соучастник Корнилова, офицерство обвиняло его в том, что он покинул Корнилова на полпути и предал его. И солдаты, и офицеры считали, что председатель правительства сидит в Могилеве лишь потому, что боится, как бы следствие по делу Корнилова не открыло что-нибудь лишнего» [2461] Войтинский В. С. 1917-й. Год побед и поражений. С. 237. . В Ставке, как свидетельствовал служивший там Константин Александрович Бенкендорф, к концу сентября «установилось настроение тревоги и покорности, а так как на фронте было затишье, служба шла в состоянии сонной апатии» [2462] Бенкендорф К. А. Воспоминания русского дворянина. М., 2014. С. 181. .

Огромная военная машина почти не управлялась. Долго пытались определить даже численность вооруженных сил: разные источники в военном министерстве и Ставке называли разные цифры — от 7 до 12 млн. Наконец, Верховский выяснил: «Численность штыков во всей армии при ее фронте в 1 800 верст — 1 500 пехоты и 500 тысяч бойцов в артиллерии и в других специальных частях боевого назначения, как-то: в инженерных, авиационных и пр.; 3 500 тысяч считается в тыловых учреждениях армии: парки, обозы, хлебопекарни и т. п. Во всевозможных организациях, как то: Красный крест, Земгор, Земсоюз, на постройке дорог, позиций и пр. — 2 900 тысяч человек и в тыловых округах — 1 500 человек, из которых только около 400 тысяч человек, зачисленных в маршевые роты, т. е. годных к отправке на фронт. Итого под ружьем 10 миллионов человек, из которых только 2 миллиона несут службу на фронте» [2463] Верховский А. И. Россия на Голгофе. Пг., 1918. С. 123. . И вся эта масса тоже шла вразнос.