Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

В американском конгрессе социалистов и близко не было, а внепарламентские были в такой жесткой оппозиции к американскому правительству, что посылать их в Россию и в голову никому не приходило. Поэтому ограничились посланием на имя Чхеидзе от лидера главного профсоюзного объединения — Американской федерации труда — Самуэля Гомперса.

Главную свою аудиторию визитеры видели в советских лидерах. 2 (15) апреля делегация была принята в Петросовете, где «собравшиеся вежливо, но холодно выслушали изложенные ею взгляды, — замечал Уорт. — Даже самые умеренные революционеры считали приехавших «агентами англо-французского капитала и империализма». Большевик Шляпников объявил их представителями буржуазии, а не рабочих. Французов обвинили в колониальной политике, проводимой в Африке, а англичан — во владении Индией и Ирландией [1129] Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. С. 63–64. .

Через три дня делегацию приняли министры Временного правительства, которые встретили ее более благосклонно. Милюков в ответной речи заверил:

— Мы с точностью можем сказать, что Временное правительство удвоит усилия, чтобы сокрушить германский империализм [1130] Милюков П. Н. Из тайников моей памяти. С. 904–905. .

Не мог умолчать и Керенский, который долго распространялся о демократическом характере войны, прямо противопоставляя свои взгляды позиции остального правительства, а затем с видом невинности заявил:

— Товарищи! Вы должны знать, что русская демократия в настоящее время — хозяин русской земли. Мы решили раз и навсегда прекратить в нашей стране все попытки к империализму и к захватам. Ибо мы, русские демократы, не хотим ничьего порабощения, не хотим никаких захватов [1131] Керенский А. Ф. Дневник политика. Революция началась! Издалёка: дело Корнилова. М., 2007. С. 92. .

Милюков добавлял: «Всего курьезнее — и унизительнее для меня — было то, что я же был принужден переводить речь Керенского на английский язык для английских депутатов!» [1132] Милюков П. Н. Из тайников моей памяти. С. 904–905.

После этого миссия социалистов перебралась в Москву. «Когда они появились в Московском Совете, их подвергли новому пристрастному допросу. Формулу Советов «мир без аннексий и контрибуций» они объявили слишком туманной и отчасти противоречивой. Когда член Совета выразил свое недовольство тайными договорами, особенно относительно Константинополя, один из британских делегатов шутливо заметил:

— Если вам не нужен Константинополь, черт с ним! Мы возьмем его себе!

Присутствовавший при этом корреспондент вспоминает, каким гробовым молчанием была встречена эта реплика, за чем последовало холодное прощание, и социалисты стран-союзниц ретировались» [1133] Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. С. 64–65. .

Локкарт считал, что миссия западноевропейских социалистов была полным фиаско. «С самого начала поездка носила характер фарса. Делегаты честно выполнили задание, но, как и следовало ожидать, они совершенно потерялись в дебрях русской революционной фразеологии. Они были сбиты с толку бесконечными дискуссиями об условиях мира. Они разбирались в жаргоне русских социалистов гораздо хуже меня. Незнание русского языка делало их положение еще более затруднительным. Но хуже всего то, что им так и не удалось завоевать доверие даже умеренных социалистов, с самого начала смотревших на них как на лакеев своих правительств» [1134] Локкарт Р. Б. Агония Российской империи. Воспоминания офицера британской разведки. М., 2016. С. 192. .

Убивал российских слушателей и нравоучительный тон западных вояжеров, как и дипломатов. Французский дипломат Пьер Паскаль записал в дневник: «Наша страсть учить других. Последний наш солдат считает себя во все крат выше своих братьев: фи! братьев!» [1135] Паскаль П. Русский дневник: Во французской военной миссии (1916–1918). Екатеринбург, 2014. С. 174.

Но вот многие российские наблюдатели — например, Станкевич — не склонны были недооценивать значения визитов западных социалистов для поддержки Петросоветом курса на продолжение войны: «Они деликатно и вежливо, лавируя между нашей принципиальностью и политической неопытностью, напомнили русской демократии, что на фронте идет война, что увлечение красивыми лозунгами может привести к гибели все завоевания русской революции, что свобода в опасности, что не о мире еще надо думать, а о войне. Они привезли с собой настроения уже давно воюющей демократии, они имели уже готовые возражения на все сомнения, ответы на все вопросы. Они заставили и русскую демократию стараться говорить на одном с ними языке… Русская революция, столь нестойкая и примитивная идеологически, уступала перед международным натиском накопившейся вражды, и слова о мире сами собой превращались в слова войны» [1136] Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914–1919. Ломоносов Ю. В. Воспоминания о Мартовской революции 1917 г. М., 1994. С. 53–54. .