Но как только этот «генеральный смотр» начинается, так и сама проблема усложняется: уже после встречи с попом мужики осознают, что среди названных «кандидатов» счастливца отыскать тоже не просто: настоящее счастье не может строиться на несчастье ближних. И их дальнейшие поступки лишены всякой логики. Попав на «сельскую ярмонку» и получив прекрасную возможность расспросить «купчину толстопузого» и «чиновника», они вовсе не собираются этого делать. С точки зрения «исходной» задачи это нелогично: ведь купцы-откупщики и акцизные чиновники в 1860-е годы были наиболее «завидной», самой быстро богатеющей частью своих сословий: первые богатели на дороговизне водки, вторые — на взятках… Но именно задача семи мужиков изменилась: они понимают, что купцы и чиновники, богатеющие на спаивании народа, оказываются вне нравственной «правды» и соответственно вне представлений о «счастье».
Затем мужики, в противоречии с первоначальным замыслом, обращаются к тем, кого раньше игнорировали, — к «людям малым». Ибо их, как водится, больше — и «счастливца» отыскать проще:
«Эй! нет ли где счастливого?
Явись! Коли окажется,
Что счастливо живешь,
У нас ведро готовое:
Пей даром сколько вздумаешь…»
«Счастливые» являются тут же, и «ведерочку» быстро приходит «конец». И те, которым мужики подносят чарочку, искренне считают себя счастливыми (по принципу: «Бедняк гол, как сокол, — поет-веселится…»). Более того, в одном случае сами странники признают «бесспорное» счастье солдата, оставшегося в живых: «На! выпивай, служивенькой! С тобой и спорить нечего: ты счастлив — слова нет!» Однако это признание отнюдь не означает, что решение проблемы отыскано. «Счастие мужицкое, дырявое с заплатами, горбатое с мозолями» никак не соотносится с житейским представлением о «вольготной, веселой» жизни. А житейское начало в данном случае оказывается не менее важным, чем этическое: нравственная жизнь в идеале должна быть хорошей жизнью. Поэтому, когда на зов откликаются «оборванные нищие», странники наконец осознают, «что даром водку тратили», что без собственно житейского представления об уровне «покоя, богатства, чести» тоже не обойтись. Поставленная ими проблема оказывается «порочным кругом» — и семи мужикам придется странствовать по Руси бесконечно…
Некрасовская притча имеет самое прямое отношение к идеологии этой книги. В ней, по существу, зафиксирована сложнейшая психология русского мужика, составлявшего основную часть населения державы. Психологию человека консервативного и традиционного, но сознающего себя особенной, не похожей на других личностью… [28] Выражаю благодарность О. В. Красильниковой за предоставление архивных материалов о Г. И. Историкове, А. Ю. Самарину за подготовку к публикации текста воспоминаний И. В. Васильева и С. В. Смирнову за фотографии, сделанные в селе Угодичи.
В. А. Кошелев
Божиим милосердием облагодетельствованного Леонтия Автономова сына Травина, уроженца из бедного состояния родителей, происшедшего в достоинство благородства, бывшие с 1741 г. в жизни его обстоятельства и приключения, для сведения и пользы собственно потомкам его описанные самим им
От редакции:
Печатается по: Труды Псковского археологического общества. 1913–1914. Вып. 10. С. 25–429. Вступ. статья и публ. Л. И. Софийского. Воспоминания были переизданы (с некоторыми сокращениями и изменениями): Травин Леонтий. Записки / Худ. А. Стройло. Вступ. статья В. В. Кожинова. Послесловие В. Я. Курбатова. Псков: Сельцо Михайловское, 1998.
Леонтий Автономович Травин (1732–1818) — автор самых ранних по времени написания крестьянских записок. Родившись крепостным, он сумел из «самого подлого сословия» выслужиться и к 54 годам получить права личного дворянина. Как явствует из содержания его записок, они были составлены в 1806–1808 гг.
Рождение мое на свете в 1732 году февраля 9-го дня [29] «Далее вписано другою рукою: „а помре Леонтий Травин 1818 года февраля 16 дня“» (примеч. первого публикатора).
, во области Псковской, в бывшем пригороде Белье [30] Велье — село Опочецкого уезда Псковской губернии, расположенное на границе Московской Руси и Великого княжества Литовского, в XIV–XVI вв. было местом сражений с литовцами и ливонцами; в начале XVIII в. считалось «пригородом» Пскова.
, от родителей скудно живших. Отец мой Автоном Степанов, ведущий род свой от дворцовых писарей; сказывают же, что предки его были церковники в Козмодемьянском погосте; это на Исы реки; а мать моя Агафья Иванова, от действительно служащих церковно причетников [31] Причетник — младший член церковного причта (псаломщик, дьячок).
, дочь пономаря Ивана Автономова, бывшего в том же Белье при церкви Архангела Михаила на городище; его же отец Автоном Давыдов в Печанском погосте был священником, а сын его Макарий — протопопом во Пскове, в соборе Архангельском, брат родной моей матери, и по вдовстве его пострижен и был иеромонахом, переименован Мартирием в Спаса Мирожском монастыре. Из такого поколения отец мой находился крепостным графа Павла Ивановича Якушинского [32] Ягужинский Павел Иванович (1683–1736), граф — с 1722 г. генерал-прокурор Сената. В 1731 г., при воцарении Анны Иоанновны, был отправлен послом в Берлин.
и его жены [33] Ягужинская Анна Гавриловна (урожд. Головина;? — 1760) — жена П. И. Ягу-Жинского с 1723 г.
.
Читать дальше