Александр Кузнецов - Тотемские воры, разбойники и ведьмы

В Архиве Санкт-Петербургского института истории РАН, в коллекции известного вологодского краеведа XIX в. П. И. Савваитова, находится на хранении несколько документов, непосредственно связанных с «разбойным делом» тафтенского старца Ферапонта: две «отписки» и «подорожная память» воеводы Андрея Яковлевича Непейцына, а также «отписка» вологодского архиепископа Симона [35] Архив СПбИИ РАН. Кол. 117. Оп. 1. № 972. Л. 1–5 об. . Все документы датированы 1671 годом. Отметим, что на эти акты из коллекции П. И. Савваитова впервые указала д.и.н. М. С. Черкасова в книге «Архивы вологодских монастырей и церквей XV–XVII веков», но отнесла их принадлежность к Рябининой Казанской пустыни на реке Маслене (Масляной) в Вологодском уезде [36] Черкасова М. С. Архивы вологодских монастырей и церквей XV–XVII вв.: Исследование и опыт реконструкции. — Вологда, 2012. — С. 330. .

В одной из этих воеводских «отписок» даётся полное название основанного старцем Ферапонтом монастыря: «Тотемского уезду Тафтенского улусца пустынь Пресвятыя Богородицы Казанские» [37] Архив СПбИИ РАН. Кол. 117. Оп. 1. № 972. Л. 1. . Точное расположение пустыни из контекста документов установить пока что не удалось. Единственная привязка дана к деревне Нишма, от которой она находилась «всего в трех верстах» [38] РГАДА. Ф. 141. Оп. 4. 1671 г. Д. 250. Л. 2. . Если наложить эти скудные сведения на карту, то можно предположить, что Казанская пустынь располагалась на мысу при впадении реки Кетлы в Тафту.

По состоянию на 1671 год, в Тафтенской пустыни была (как минимум) одна деревянная церковь, освящённая в честь иконы Казанской Божьей Матери. Имелся ли там второй храм — неизвестно. Документы сообщают также о келье, в которой обитал настоятель Ферапонт. Вероятно наличие и «братской» кельи, а также небольшой колокольни и какой-то ограды («заплота») со Святыми воротами. Так выглядели в то время на Русском Севере многие другие небольшие пустыни. У Тафтенской обители могли быть и земельные владения, возможно, принадлежавшие изначально самому Ферапонту, а также «вклады» его братьев Онтропки и Тараски либо кого-то из других крестьян. Земля — непременный атрибут небольших северных обителей, которая являлась их экономической основой.

Необходимо обратить внимание на «каноническую» часть названия пустыни — Казанская. Отметим, что около середины XVII столетия в пограничье Вологодской и Тотемской земель появилось сразу несколько одноимённых Казанских монастырей. Процесс такого храмоименования оживился в Московском государстве после 1649 года, когда, согласно царской «окружной» грамоте, по всей православной России установилось ежегодное празднование в честь Казанской иконы Божьей Матери [39] Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. — Т 4. — СПб, 1836. — С. 61. . Южнее Тафтенской пустыни, в пределах того же Тотемского уезда, на реке Сухоне стояла Казанская (с 1720-х годов — Богородице-Рождественская) Голубинская пустынь. Неподалёку находилась и Казанская Княгинина пустынь, основанная известным аскетом (впоследствии «расколоучителем») старцем Капитоном. Обычным легендарным объяснением возникновения таких монастырей служило «явление» чудотворной Казанской иконы Божьей Матери.

На допросе, проводившемся в Тотьме в присутствии воеводы Андрея Непейцына, «приводной» старец Ферапонт, несмотря на применённые к нему пытки «с пристрастием», попытался оправдаться и говорил, что найденная в пустыни «рухлядь» ему не принадлежит. Окровавленный платок и «рубашенка» из его кельи, по словам старца, остались там от «пришлого человека» — крестьянина Сергушки из Мольской волости, который жил у него в пустыни, а потом ушёл от погонщиков в Вологодский уезд. Ряженая волосяная борода — тоже не Ферапонта. Травы и коренья старец, по его словам, собирал и сушил сам, и «держал» их у себя в келье «для разных скорбей», то есть для лечения различных болезней. И на разбои вместе со своими братьями и с иными «воровскими людьми» никогда не ходил. Таким образом, Ферапонт во всём «запирался». Однако брат его Онтропка Шумилов, не выдержав истязания на дыбе, показывал, что в грабежах участвовал и строитель пустыни. Свои показания против Ферапонта он затем подтвердил и «не у пытки» на очной ставке со старцем. При этом свою вину Онтропка Шумилов не признавал, ссылаясь на то, что узнал о разбойных делах от родного брата Тараски [40] РГАДА. Ф. 141. Оп. 4. 1671 г. Д. 250. Л. 3, 8. .