Михаил Медведев - Император Павел Первый и Орден св. Иоанна Иерусалимского в России

Одним из условий продолжительности и интенсивности существования рыцарских традиций и рыцарского поведения был растущий уровень образованности среди офицерской молодежи (в том числе образованности политической). Это не ослабляло, а усиливало кастовую замкнутость этой среды. Не случайно тайные общества декабристов, на 90 % состоящие из молодых офицеров, избрали военную конспирацию для достижения либерально-реформистских целей уже на первом этапе движения. Первые симптомы наложения военной кастовости на политическую конспирацию проявились, кстати, еще в подготовке цареубийства 11 марта, и уж совсем очевидным образом — на дружеских собраниях группы офицеров гвардейских Преображенского и Семеновского полков в 1801–1803 гг. В этих собраниях немалую роль играла символика избранности, которая выразилась в делении всех на «своих» (единомышленников, или «костуев», по принятому в кружке наименованию) и «чужих» — или так называемых «кабов». В этом офицерском кружке оказалась молодежь из фамилий, связанных командорскими степенями Мальтийского ордена. Это — М. С. Воронцов, Аргамаков, бар. Розен, Д. В. Арсеньев. [229]

Преддекабристские военно-масонские «клубы», сложившиеся во время заграничных походов русской армии и во время пребывания во Франции русского оккупационного корпуса (1814–1818 гг.), особенно «Орден русских рыцарей» сохранили массу рыцарской символики (степени и должности, процедуру посвящения и, главное, — желание действия, подвига во имя великой цели, начисто отсутствующее, например, у масонов). Эти же организации послужили первой политической лабораторией декабризма. «Таинственность» и «кастовость» как условия политической конспирации остались для многих декабристов главным стимулятором деятельности. После конкретизации программы и тактики тайных обществ, их стремительной политизации эти люди отходят от движения. Следовательно — мотивы, восходящие к орденской организации, даже в этой наиболее эмансипированной среде имели определенную конкуренцию с политическими идеями.

При всех чисто национальных условностях, для нескольких сотен мальтийских «кавалеров» в дворянской офицерской среде принадлежность к Ордену и ношение орденского знака понималось как дополнительный символ чести, посвященности, избранности, благородства. Мальтийские связи русского дворянства и офицерства были лишь одним из элементов утверждения его нового духовного облика. Дух «рыцарства», слитый с культом службы и романтикой войны, для поколения 1812 года и для поколения 1825 года (декабристского) тем не менее сделался важнейшим мотивом общественного поведения, опосредованно связанным с недолгой историей Мальтийского ордена в России. Защищать Отечество от Наполеона новое поколение офицерской молодежи могло только «рыцарски», как «рыцарски» отдавало 14 декабря 1825 года свои жизни (карьеру, семью, достаток) на алтарь свободы.

Штранге М. М. Русское общество и Французская революция. 1789–1794. М., 1956, с. 90.

Романович-Словатинский А. В . Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права. Киев, 1912, с. 118–156, 410–514.

Чечулин Н. Д . Очерки истории русских финансов в царствование Екатерины II. СПб., 1906, с. 319, 374–380.

Сафонов М. М . Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX веков. Л., 1988, с. 27–38.

Клочков Н. В . Очерки правительственной деятельности времени Павла I. СПб., 1916, с. 1–2.

Бескровный Л. Г . Русская армия и флот в XVIII в. М., 1958, с. 330.

Сафонов М. М . Указ, соч., с. 73.

Клочков Н. В . Указ. соч., с. 434–569.

Блиох И. С. Финансы России XIX столетия. СПб., 1882, т. 1, с. 87.

Бржеский Н. Государственные долги России. СПб., 1884, с. 86–89.

Бескровный Л. Г. Русская армия и флот в XIX в. М., 1973, с. 12.

Окунь С. Б. История СССР. Лекции. Ч. 1: Конец XVIII — начало XIX века. Л., 1974, с. 51–72; Марголис Ю. Д. Семен Бенцианович Окунь. СПб., 1993, с. 66.

Бокова В. М . Переворот 11 марта и русское общество//Вестник МГУ. Сер. 8: История. 1987, № 4, с. 48–52.