Паоло Сартори - Эксперименты империи. Aдат, шариат и производство знаний в Казахской степи

В августе 1847 г. ОПК обратилась к султанам-правителям Зауральской Орды с просьбой подготовить собственное собрание норм казахского обычного права. Это поручение было выполнено в июле 1848 г. только султаном-правителем Восточной части Ахметом Джантюриным [230] В настоящее время этот сборник недоступен исследователям. Следы его пока не обнаружены в архивах. О достоинствах и недостатках записи А. Джантюрина мы можем судить только по косвенной информации, содержащейся в отчетах чиновников ОПК. См.: ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 5716. Л. 8 об. — 9. . Этот казахский чиновник владел русским языком, приобрел навыки коммерции, хорошо разбирался в российском делопроизводстве [231] В числе его работ значится не только сборник казахского обычного права, но и «Родословный список о султанах и ходжах». См.: Ерофеева И. В. Родословные казахских ханов и кожа, XVIII–XIX вв. (история, историография, источники). Алматы, 2003. С. 47–48. . Сравнив сборник Л. д’Андре с записью адата А. Джантюрина, руководство ОПК пришло к выводу, что они при незначительных расхождениях очень близки по содержанию [232] Возможно, это была предварительная версия той работы, которую Ахмет Джантюрин готовил по заданию ОПК. По крайней мере, вывод о сходстве текстов Л. д’Андре и А. Джантюрина был сделан не ранее 1848 г. См.: ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2382. Л. 78 об. — 79 об. . Однако ни один из них не был признан подходящим для кодификации материалов. Чтобы решить эту проблему, ОПК предполагала вновь довериться Л. д’Андре и отправить его в Казахскую степь. В 1847 и 1848 гг. он предпринял некоторые усилия по исправлению своих прежних материалов, выезжал в Зауральскую Орду и встречался с султанами-правителями А. Джантюриным и М. Тяукиным [233] Фукс С. Л. Очерки истории государства и права. С. 160. , однако выполнить это поручение не успел и в 1848 г. умер от холеры [234] См.: Масанов Э. А. Очерк истории этнографического изучения казахского народа в СССР. С. 111. .

Одна из трудностей, с которой столкнулись чиновники ОПК, заключалась в отсутствии специальной программы или подробного руководства по сбору информации о казахском обычном праве. Поручик Аитов, губернский секретарь Беглов, попечитель прилинейных казахов Кастырин, Л. д’Андре и другие опирались на собственные представления о подобного рода деятельности и на инструкцию председателя ОПК М. В. Ладыженского. Фрагментарность и бюрократическая ограниченность предписаний высокопоставленного чиновника из Оренбурга привели к тому, что лица, командированные в Казахскую степь, подготовили весьма разнородный и противоречивый материал. Сложившиеся обстоятельства требовали подготовки специальной программы для казахов оренбургского ведомства. Она была составлена 26 октября 1846 г. чиновником для особых поручений А. Г. Шершеневичем [235] ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2382. Л. 7–12. . Чем эта программа отличалась от других, например от той, которую использовала имперская администрация для кодификации адата у казахов сибирского ведомства? Очевидно, что в Оренбурге на этот счет существовали разные мнения. Одни чиновники, такие как В. В. Григорьев, настаивали на необходимости использовать опыт М. М. Сперанского и его коллег [236] Подробнее об этом см.: ГАОО. Ф. 6. Оп. 10. Д. 5716. Л. 54–55 об. , и это несмотря на то, что деятельность по подготовке правовых кодексов для народов Сибири не увенчалась успехом. Другие, в особенности М. В. Ладыженский, выступали за создание собственного оренбургского проекта кодификации казахского обычного права [237] Материалы по казахскому обычному праву. С. 74–76. . Было ли это противостояние обычной бюрократической интригой, или же подходы к интерпретации адата имели принципиальное значение как на региональном, так и на управленческом уровне? Для того чтобы с этим разобраться, мы попытаемся сравнить омскую и оренбургскую программы.

Программа, которую использовал Омский комитет, предназначалась не только для казахов Среднего жуза, но и для всех инородцев Сибири [238] Вогулы, остяки, самоеды, тунгусы, буряты, якуты и др. См. об этом: Самоквасов Д. Я. Сборник обычного права сибирских инородцев. Варшава, 1876. . Иначе говоря, перед составителями стояла непростая задача — попытаться выработать общий взгляд на проблему кодификации обычного права для народов, отличавшихся по уровню социально-экономического развития, принадлежащих к различным конфессиям и имевших свои представления о правовых институтах и традициях. Программа, подготовленная в 1821 г., была разделена на три части: права лиц, общие законы и обычаи и частные законы. Каждый из разделов включал в себя несколько пунктов. В соответствии с этими пунктами следовало упорядочить собранную информацию. Так, первая часть — права лиц — подразделялась всего на пять параграфов, требуя от составителя сборника зафиксировать права так называемых почетных людей, духовных (религиозных. — П. Ш., П. С. ) лиц и родителей [239] Государственный архив Восточно-Казахстанской области (ГАВКО). Ф. 1337. Оп. 1. Д. 1. Л. 5. . Подобный упрощенный взгляд оставлял, таким образом, без внимания целый ряд других социальных категорий [240] Такой просчет, в частности, возник из‐за недооценки многих местных особенностей, например характера развития земельных отношений среди якутов и усиления частнособственнических тенденций. К моменту принятия Устава об управлении инородцев дифференциация местного якутского общества достигла значительного размаха, что в принципе не согласовалось с желанием имперских чиновников перевести их в категорию кочевых инородцев. См.: Максимова О. Д. Правовое регулирование общественных отношений якутов Российской империи в XIX — начале XX века: дис. … канд. юрид. наук. М., 1998. , не игравших, по мнению имперских чиновников, какой-либо значимой роли в жизни своих обществ. Вторая часть в самом общем виде затрагивала вопросы судопроизводства. В третьей происходило существенное смешение материала — наряду с различными уголовными правонарушениями отмечалась важность фиксации сведений о правилах наследования, долговых и религиозных дел [241] ГАВКО. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 1. Л. 5–6. . Такой не входящий в существо дела подход стремился отказаться от контекстуализации многих местных особенностей, замещая их европейскими правовыми категориями. Конечно, в приложении оставлялась возможность для так называемых исключений — пункты, не отмеченные в программе, должны были составить особый свод. Вместе с тем проявлялась убежденность в совпадении законов и обычаев у многих народов (по тексту племен. — П. Ш., П. С. ). Учитывая это, составители программы надеялись, что один и тот же сборник в качестве правового кодекса можно будет с успехом использовать в разных этносоциальных обществах [242] Там же. Л. 7. . В итоге материалы, собранные в соответствии с этой программой, оказались противоречивыми, неясными. Особое недовольство вызвало произвольное установление единых правил и правовых категорий для совершенно разных народов. С другой стороны, в качестве недостатка отмечалась разнородность использованных источников — наряду со сведениями ученых-путешественников в сборниках фигурировали переводы монгольских и китайских кодексов [243] Шангин А. М. Свод степных законов Восточной Сибири как начальная попытка кодификации обычного права сибирских народов. С. 165–166. . Все эти особенности, а также постепенная эволюция взглядов имперских чиновников на проблемы казахского обычного права привели к необходимости отказаться от опыта сибирской кампании. Программа, составленная А. Г. Шершеневичем, должна была продемонстрировать новый подход к кодификации адата.