Елена Рыдзевская - Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв.

Шахматов полагает, что имена трех первых князей восходят к народным преданиям: ладожским — о Рюрике, белозерским — о Синеусе и изборским — о Труворе [358]. Весьма возможно, что летописцем были использованы взятые из этого источника имена каких-то варяжских вождей, а носители их превращены им в братьев в целях той династической унификации, к которой он стремился. За этими «братьями» скрываются, может быть, оставшиеся нам неизвестными конкретные исторические фигуры, воспоминания о которых летописец и приладил к своей легенде о призвании [359]. Имена «Рюрик» и «Трувор» благополучно объясняются из скандинавских языков, по с именем «Синеус» дело не так просто. Возводить его к древнескандинавскому Signjotr , как это часто делается с легкой руки А. А. Куника [360], можно лишь с натяжкой, прибегая к спасительному в трудных случаях средству — к предполагаемому влиянию народной этимологии («синий ус»)…

Что же представляют собой предания о трех князьях, помимо мотива призвания? Ладожские — о Рюрике можно вместе с Шахматовым считать подлинными на основании летописи. Наиболее старая запись белозерских — о Синеусе относится к XVI в. [361]Время, конечно, позднее; впрочем, в пользу их первоначального, устного, а не вторичного, книжного, происхождения говорит, может быть, то, что они в XVI в. локализовали своего героя в Кистеме, имеющей местное значение; вымышленное предание скорее посадило бы его в каком-нибудь более общеизвестном городе, например в самом Белозерске. Хуже всего обстоит дело с Трувором, о котором никаких преданий не сохранилось; так называемая могила его близ Изборска весьма подозрительна, как позднее изделие, не связанное ни с местным фольклором, ни с какими бы то ни было данными древней псковской письменности [362]. Эти оговорки необходимо сделать, раз мы полагаем, что источником имен первых князей было народное предание, но, как мы видим, некоторые основания для этого у нас имеются.

Происхождение летописной легенды о призвании, таким образом, довольно сложно: в ней соединяются и предания исторического характера, и тенденциозное сочинительство летописца. Анализ можно еще продолжить в отношении ее третьей части, расчленив ее, в свою очередь, на две: 1) сказание о трех братьях, пришедших из-за моря, и 2) само призвание. О том, что представляет собой это последнее, здесь уже было сказано. Относительно трех братьев Шахматов говорит следующее: «Весьма вероятно, что представление о трех князьях-братьях было дано как эпический мотив из других рассказов, других преданий, подобных и тому преданию, которое в Киеве приурочивало построение города именно трем братьям» [363]. По мнению Тиандера, это мотив, известный под названием «переселенческое сказание»; он подробно исследован этим автором у германских племен (саксов, лангобардов и др.) [364]. Но мотив трех братьев, стоящих во главе рода или племени, распространен далеко не у одних германцев и не всегда связывается с переселением. Тиандер не отделяет его от мотива призвания, которое, как уже сказано выше, является результатом искусственной комбинации некоторых подлинных исторических условий (если уж говорить, вслед за Тиандером, о германцах, то условий эпохи переселения народов и эпохи викингов) с определенной тенденцией автора того или иного письменного памятника. Касаясь нашей летописной легенды, Тиандер усматривает в летописи два варианта переселенческого сказания: один приурочен к Новгороду, а другой — к Киеву; первый представлен летописной легендой о Рюрике, Синеусе и Труворе, второй — сказанием о Кие, Щеке и Хориве и, в свою очередь, имеет вариант в повествовании летописи об Аскольде и Дире [365]. О первом варианте мы еще будем говорить. Что касается второго, то полная несостоятельность сближения его с каким бы то ни было скандинавским переселенческим сказанием как нельзя более очевидна. Летопись совершенно отчетливо изображает Кия, Щека и Хорива как местных героев-эпонимов, основателей Киева и родоначальников местных, а не пришлых, князей. То же самое можно сказать, например, о трех братьях, основателях трех сел, и о брате с двумя сестрами в аналогичной роли в украинских преданиях [366]. Нельзя поэтому согласиться и с приведенным выше сопоставлением предания о Кие с легендой о призвании, сделанным Шахматовым.

Генезис предания об основании Киева освещен, как известно, Н. Я. Марром. В его исследовании мы видим армянских двойников Кия с братьями — Куара, Мелтея и Хореана, а также сестры их Лыбеди, поскольку Марр связывает имя «Хореан» с армянским Кагар, Лебедь [367]. Ссылка Тиандера на Синопсис 1674 г. [368], по которому Кий с братьями — пришельцы, ничего не доказывает: это памятник поздний, и относится он к кругу летописания, воскресившего предание о призвании князей, в котором Кий, Щек и Хорив могли превратиться в пришлых князей наподобие Рюрика, Синеуса и Трувора. Нет ни малейшего сомнения в том, что летописная легенда о Кие никакого отношения к варягам не имеет.