Елена Рыдзевская - Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв.

О том, что произошло у Владимира с варягами в 980 г., можно лишь догадываться. Вероятно, им надоело ждать обещанных «кун», как и Эймунду с его товарищами, после того как они помогли Ярославу справиться со Святополком, и они пустились добывать обещанное путем самоуправства, грабежа и т. п., на что, по саге, уже не покушались норманны Эймунда, нашедшие иной ближайший выход — покинуть Ярослава и уйти к другому русскому же князю (Вартилафу-Брячиславу). Бесчинства Владимировых варягов в Киеве, на которые намекает летопись под 980 г. («оли то створять ти зло, яко и еде»), конечно, не могли не вызвать недовольства населения (как и во времена Ярослава в Новгороде, в 1015 г.) и не побудить киевского князя принять какие-то меры. Вспомним по этому поводу ту характеристику взаимоотношений между князем и наемной дружиной, которую дает К. Маркс, когда говорит о том, что князьям случалось отправлять куда-нибудь в поход своих буйных и ненасытных собратьев по оружию только для того, чтобы от них отделаться [546].

Под 992 г. Повесть временных лет излагает предание о войне с печенегами, представителя которых побеждает в поединке русский юноша. Дело происходит на Трубеже, «кде ныне Переяславль» — город, как известно, уже существовавший до времени Владимира и упоминаемый летописью под 907 и 945 гг. Этот эпизод, внесенный в летопись, по мнению Шахматова, составителем Повести временных лет [547], можно, как мы видим, лишь условно называть «переяславским»; искусственна и этимология названия города, которую летописец связывает с именем своего героя: «зане перея славу отроко тъ» (по Радзивилловскому и Московскому Академическому спискам: «зане Переяславъ отроку тому имя»).

Не буду излагать содержания этого общеизвестного эпизода. Параллелей к нему мы находим очень много, начиная с той весьма близкой, которая известна из Библии, — поединок Давида с Голиафом. Близость эта, во всяком случае, не объясняется книжным заимствованием и сознательной стилизацией летописцем, который в таком случае не преминул бы сравнить своего героя с Давидом и стал бы распространяться на эту тему. Переяславская легенда слишком свежа и непосредственна для того, чтобы заподозрить ее в книжном происхождении.

Безымянный в Повести временных лет победитель печенежского богатыря (вариант Радзивилловского и Московского Академического списков нельзя, конечно, принимать как свидетельство об его имени) в Никоновском своде под 1001 и 1004 гг. и в Степенной книге называется Ян Усмошвец [548]. Фольклорными отголосками переяславской легенды являются украинская сказка о Кирилле Кожемяке [549]и тамбовская — о Никите с тем же прозванием [550], а в особенности украинское сказание о борьбе с турками: царь дважды вызывает охотника побороться с турецким богатырем, на третий вызов является малорослый и тщедушный паренек, турецкий богатырь смеется над противником, однако оказывается побежденным, правда — не силой, а хитростью [551].

Эпический мотив единоборства с вызовом охотника, испытанием его силы и победой его над врагом-богатырем широко распространен у очень многих народов. Так, с одной стороны, весьма сходные мотивы встречаются в старофранцузских Chansons de gestes [552], а с другой — в монгольских и бурятских эпических сказаниях [553].

Вернемся к основной теме настоящей работы. Причем же в переяславской легенде варяги? В летописи под 992 г. о них не говорится ни слова, но вопрос этот вызван тем, что переяславский эпизод исследователи неоднократно сопоставляли с некоторыми скандинавскими сказаниями, дошедшими до нас в сагах.

Это, во-первых, повесть о Торстейне Бычья Нога, forsteinn uxafotz , вставленная в позднюю (распространенную) редакцию саги о конунге Олаве, сыне Трюггви [554]. Здесь мы находим мотив испытания силы героя на быке, с той разницей, что норвежский юноша отрывает быку ноги (отсюда его прозвище «Бычья Нога»), а русский вырывает у него кусок мяса. Этим сходство и ограничивается, во всем остальном сюжет и обстановка повести о Торстейне ничего общего с переяславской легендой не имеет, и ее никак нельзя считать «скандинавской переделкой» этой последней, как полагал С. Л. Гедеонов [555]Испытание силы на быке, может быть, действительно является каким-то фрагментарным отголоском древнерусского сказания, но и только.

Во-вторых, русский эпизод в саге о Бьёрне, составленной в конце XII или начале XIII в. С ним дело обстоит сложнее. Исландец Бьёрн был на Руси (по хронологии саги — в 1008–1010 гг.) у конунга Вальдимара, т. е. князя Владимира, который подвергся в это время нападению со стороны могучего богатыря Кальдимара, своего близкого родича, nafraendi . Считалось, что оба имеют одинаковое право на княжество, не доставшееся Кальдимару лишь на том основании, что он был моложе своего соперника.