Елена Рыдзевская - Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв.

Иначе смотрит на это место летописи Шахматов. По его мнению, это — первый рассказ в Древнейшем своде, который трудно возвести к народному преданию или к старшему письменному памятнику [542]. На широко распространенное народное предание он действительно не похож. Но Шахматов идет дальше и считает его вставленным произвольно рукою летописца. Дело в том, что из него не ясно, что именно натворили варяги в Киеве, против чего предостерегает императора Владимир? На основании некоторых известий о разорении и пожаре Киева Шахматов полагает, что в 1017 г. варяги, которые помогли Ярославу победить Святополка, бесчинствовали в Киеве, как и в Новгороде двумя годами раньше (Новгородская I летопись под 1015 г.). Это могло побудить Ярослава сбыть их в Византию с должным предупреждением императору. Эти-то события и были, по мнению Шахматова, перенесены литературным путем в повествование о времени Владимира и приурочены к 980 г. Между событиями после смерти Святослава и после смерти Владимира (борьба между князьями-братьями) Шахматов видит известное сходство, которое и отразилось в рассказе летописца, перенесшего события и обстоятельства, более близкие к нему хронологически, на время более отдаленное [543].

Сходство, параллелизм, отмеченный Шахматовым для событий, о которых он говорит, отрицать нельзя; нам еще придется в дальнейшем коснуться по другому поводу соответствующих замечаний этого автора. Но его доводы в пользу произвольного отнесения летописцем ко времени Владимира эпизода с варягами, имевшего место при Ярославе, далеко не убедительны.

Шахматов ссылается на два источника [544]. Это, во-первых, хроника Титмара Мерзебургского, в которой говорится о разорении и пожаре Киева в 1017 г. Шахматов полагает, что это и было следствием бесчинства варягов в городе, завоеванном Ярославом. Но у Титмара в повествовании о русских событиях 1018 г.(кн. VIII, гл. 32) есть только указание на пожар «монастыря святой Софии» в предыдущем, т. е. в 1017 г., происшедший от случайной причины. Далее Титмар сообщает, что Киев подвергался нападениям печенегов (союзников Болеслава и Святополка) и сильно страдал от пожаров, но это относится к 1018 г., когда Киев был захвачен Святополком и Болеславом (см. Повесть временных лет под 1018 г.).

Во-вторых, Шахматов указывает на текст Повести временных лет по Лаврентьевскому списку под 1017 г.: «Ярославъ иде в Киевъ, и погоре церкви». Как протекало занятие Ярославом Киева, покинутого Святополком, который бежал «в Ляхы», мы не знаем. Вооруженные столкновения, грабежи и пожары тут возможны; у Святополка в Киеве были сторонники. Но вступление Ярослава в Киев летопись относит к 1016 г., а под 1017 г. лишь отмечает пожар, — по хронике Титмара, происшедший, как мы уже знаем, от какой-то случайной причины. Ни о каком разорении Киева в 1017 г. ни летопись, ни Титмар не говорят. Таким образом, нет оснований приписывать все это Ярославовым варягам.

Что касается отношений Ярослава с его варяжскими наемниками в это время, то едва ли он стал бы отсылать их от себя в Византию, когда борьба со Святополком еще не была закончена. Новгородские события 1015 г. были лишь инцидентом, правда довольно крупным, но по ликвидации его опять-таки были наняты варяги. Под 1018 г. они снова упоминаются в летописи в составе военной силы Ярослава и, очевидно, были членами той дружины, с которой он, окончательно справившись со Святополком, «утеръ пота…. показавъ победу и трудъ великъ» (Повесть временных лет, 1019 г.).

Нельзя не согласиться с Шахматовым в том, что эпизод с варягами под 980 г. похож на вставку или, по крайней мере, является отклонением в сторону от основного повествования летописца. Но наблюдающаяся в нем недосказанность еще не свидетельствует об искусственном построении рассказа, а лишь о неполноте передачи его в Повести временных лет. Установить причину этого явления довольно трудно [545], а главное, остается неясным, зачем летописцу вообще понадобилось переставлять события так, как полагает Шахматов. Эта неясность — одно из оснований для того, чтобы рассматривать эпизод 980 г. как отражение каких-то подлинных событий, подробности которых так и остаются нам не известными.

Относительно любезного предупреждения, сделанного Владимиром византийскому императору, конечно, не может не возникнуть вопроса, правдоподобно ли оно для 980 г. с точки зрения русско-византийских отношений? Но этот вопрос, на который скорее можно ответить отрицательно, отпадает, если принимать обращение Владимира к императору не как отражение исторического факта, а как то объяснение неудачи, постигшей варягов 980 г. в Византии, которое давало устное варяжское предание. Если это так, то можно думать, что предание сложилось окончательно несколько позднее того времени, к которому оно приурочено в летописи, — в самом конце X в. или в XI в., когда у киевских князей уже установились прочные (если и не всегда одинаково благополучные) отношения с Византией.