Эмманюэль Ле Руа Ладюри - История регионов Франции

Если говорить о кровопролитии или о том, что оно символизирует, то факт, что во время Второй мировой войны в регионах «ок» не наблюдалось «этнических» заносов в сторону оси Берлин-Рим, таких заносов, которые можно было констатировать во Фландрии, Бретани, а также, что неизбежно, в Эльзасе. Конечно, режим Виши восстановил, или скорее утвердил немного, преподавание провансальского языка в общеобразовательных учреждениях (эту инициативу подхватил и закон Дейксонна в 1951 году, от имени одного социалиста-руководителя, который явился его автором), но на территории между Клермон-Ферраном, По, Марселем и Монпелье не наблюдалось систематического и значимого отхода от французской общности в сторону нацистской Германии, или фашистской Италии, или франкистской Испании. Есть все-таки одно исключение, но его легко понять, если и не простить, принимая в расчет…очень необычные обстоятельства того времени. Речь идет о районе Ниццы, который, бесспорно, входил в окситанскую (или провансальскую) область, поскольку диалект Ниццы — это одна из разновидностей южноокситанского или среднеокситанского наречия, которое включает в себя лангедокский, и, на самом деле, провансальский язык [302]. Именно в Ницце в январе 1941 года были созданы по инициативе Энцо Гарибальди, внука великого агитатора с полуострова Гарибальди, « Gruppi di azione nizzarda ». Падение фашизма летом 1943 года быстро положило конец этому предприятию, у которого, в любом случае, не было ничего общего со стремлением к диалектному или лингвистическому воскресению в местном или региональном масштабе [303].

Совсем в другом контексте, бесконечно более приятном, само собой разумеется, я упоминал недавно о такой сильной личности, как Робер Лафон: родом из Нима, южанин, родился в 1923 году; это сложная и, конечно, многогранная личность — писатель, романист, поэт, но при этом в нем присутствует дуализм homo doctus [304]и homo politicos [305], страстно увлеченного историей литературы и общественной борьбой. «Упрямый, как красный осел» (выражение принадлежит Иву Рукетт), он в 1945 году, когда ему было 22 года, стал выпускать ежемесячное издание под названием «L'Ase negre» («Черный осел»), которое претендовало на выражение идей левого окситанизма: таким образом, отметив свою собственную территорию, красные лангедокцы (позднее, розовые) отмели фелибров с другого берега Роны, которые, по их мнению, были слишком «белыми», реакционерами и ретроградами, если верить тем, кто их обвинял на западном берегу Роны. «Возьми фелибриж и сверни ему шею». В самый разгар процветания Тридцати славных лет, в начале шестидесятых годов, шахтерский кризис в Деказвилле символизировал особенный, специфический и даже точечный упадок некоторых отраслей промышленности на Юге, унаследованных от Людовика XVIII или, как говорил Альфонс Дюпрон, наследие посткольбертизма. Это вдохновило Лафона и некоторых его товарищей на социальную и даже политическую борьбу, то есть за социалистические идеалы. В плане литературы Лафон упорно желал «сокрушить все возможности, которыми наделяли южную прозу, от Мистраля до Жионо, не минуя Доде». (Не будем даже говорить о Шарле Морра, который был фелибром в молодости). Но быть таким «сокрушителем», не значило ли это нападать на более сильного противника, настолько могущественными были эти трое великих писателей. Люди читают Доде, Жионо, Мистраля… Будут ли еще читать Лафона через пятьдесят лет? Наш герой резонно ответит, что это не его проблема, и будет прав, Рукетт считает Лафона одержимым, на личностном уровне, такими призраками, как Народ, Секс и Разум, или же, в плане духовности, — Спасение, Грех, Смерть, что приближало бы нашего автора к некоторому базовому христианству («левому»?), врожденному в областях «ок»: барочно-папистскому или кальвинистско-севеннскому, в зависимости от случая. К этому добавляется «инвективная квадрига» — это когда писатель пытается, как это делали до него многие другие, выступать против войны, несправедливости, эксплуатации и всякого рода проявлений трусости. Обширная программа, как сказал бы генерал де Голль! Как если бы трусость не была, время от времени, началом мудрости. Посмотрите на наше время… В ответ на заданный до того вопрос об увековечении произведений хочу сказать, что две главные книги должны пережить борьбу, длившуюся несколько десятилетий, которую вел этот Сизиф из окрестностей Нима, который сейчас на пенсии в Тоскане: я имею в виду его магистральную «Историю окситанской литературы», написанную в соавторстве с Кристианом Анатолем, и в еще большей степени — его «Историю Окситании», какой бы тенденциозной она иногда не выглядела бы. Она является результатом сотрудничества литератора, то есть самого Робера Лафона, и настоящего историка Аквитании, очень мало известного в наши дни, Андре Арманго.