Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Московские толстосумы торжественно обещали поддержать выступление Корнилова, но ни ему, ни генералу Каледину гроша не удалось получить с них, даже для пропитания семейств арестованных по этому делу офицеров. Только унизительными просьбами смог Деникин добиться от богатейшего города Ростова двух миллионов «Керенскими» 3 на нужды Ледяного похода. Москва ответила на просьбу генерала Алексеева о денежной помощи готовностью отдать «все» для отечества, но дала 800 000 рублей в то время как представители иностранных держав присылали ему 10 000 000.

Корнет Марков 4 утверждает, что Царской семье не удалось бежать за невозможностью собрать необходимые для того средства, и лишь усиленными стараниями фрейлины Вырубовой, обегавшей все пороги, получались гроши, на которые питалась Царская семья в Тобольске и Екатеринбурге.

Генерал Кутепов 5 располагал не более чем двумястами тысяч франков, несмотря на достаточное количество богатых эмигрантов, проживавших в Париже.

И каждый раз, когда ход исторических событий призывал эту общественность к экзамену, она не выдерживала его, оставалась к этому совершенно равнодушной и продолжала вести народ от одного позорного поражения к другому, еще позорнейшему. Ни Цусима, ни революция, ни неслыханно позорно проигранная война, ничто не могло заставить обывателя отождествлять себя с государством, почувствовать себя его органической частью и отрешиться от своего равнодушия ко всему общественному.

Милюков, Родичев 6 , Керенский и прочие «передовые люди» наивно верившие, что достаточно свергнуть Царя, чтобы превратить вчерашнего обывателя в гражданина, упускали из виду только одно — природу этих людей. Они забывали, что создавшая эту природу культура, вырабатывалась столетиями, и что изменить ее не в состоянии была никакая революция.

А. Керенский вошел в анналы русской революции с эпитетом «главноуговаривающий», но из многих томов, которые составили бы полное собрание его словесных импровизаций, исторический интерес сохраняют только два слова: « взбунтовавшиеся рабы ». В этом гневном окрике и только в нем одном прозвучала реальная правда. Все остальные слова были не более как иллюзии его несчастного сердца.

«Все позволено», — вот что ответили взбунтовавшиеся рабы на его призывы к строительству новой жизни.

С первых же дней февральской революции начался неудержимый развал и распад государства. Начался разгул себялюбивых притязаний, полное забвение всякого долга, полное пренебрежение безопасности государства и захвата его врагом, и абсолютное безразличие к чести нации.

Вся русская интеллигенция уступила руководство событиями без всякой борьбы. Писатели, союзы, люди науки, все это попряталось по углам, вздыхало и беспомощно разводило руками. Ни объединения, ни даже попытки возвысить свой голос не было сделано.

Врагов и ненавистников большевиков в то время было неизмеримо больше, чем их самих, и тем не менее об отпоре не было и речи. Все прекрасно знали, что надо было делать, но все резонно считали, что гораздо благоразумнее держаться в стороне и не вмешиваться в схватку.

Когда в ночь на 26-е октября большевики повели атаку на Зимний дворец, в котором заперлись министры Временного правительства, то бедные девушки, кассирши, кондукторши, да еще сотня казаков и юнкеров, оказалось всем, что в России пожелало защищать свою государственную власть. Весь многомиллионный город попрятался по своим углам.

На местах в провинции было еще хуже. Там общественный элемент растаял совершенно. На всей территории огромного государства царила анархия и самый дикий разгул темных сил. Армия обратилась в банды вооруженных людей, грабивших собственное население, неприятель вторгался по всему фронту, окраины отпали.

Когда в эти дни кто-то убеждал В. Ленина допустить всенародные выборы в Учредительное собрание, он ответил:

— Народ уже голосует.

— Как голосует?

— Так, ногами голосует — бежит с фронта!

Но отказывались воевать не только одни солдаты, а все без исключения элементы русского общества. Крестьяне не давали хлеба и закапывали его в землю. Рабочие непомерными требованиями увеличения заработной платы перестали давать необходимое вооружение и снаряжение. Железнодорожники, объявив забастовку, подвергли смертельной опасности самое существование армии, а буржуазия просто-напросто забыла о войне, считая, что ведение ее лежит на обязанности военного начальства.