Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Белое движение вступило в стадию агонии.

«Характер и душа Верховного правителя адмирала Колчака, — пишет его военный министр барон Будберг, — были настолько налицо, что изучить его наизусть можно было в одну неделю».

Это был большой ребенок, чистый идеалист, убежденный раб долга и служения идее. Личных интересов и личного честолюбия у него не было, и в этом отношении он был кристально чист. Жизнь, с ее суровой и скучной действительностью, Колчака не интересовала, он питался своей высокой, любимой идеей и жил только миражами и мечтаниями, которые она создавала. Этой идеей была вера в единою, великою и неделимую Россию и в свое призвание вернуть родине все отпавшие и отторженные от нее земли. С этой мечтой он носился с детской искренностью, совершенно не понимая и не желая понимать той исторической обстановки, среди которой он жил и в условиях которой ему приходилось действовать.

Своих планов, системы и воли у Колчака не было, и потому окружавшие его ловкие советчики делали все что угодно, если только умели облечь то, чего желали, в форму необходимости для блага России. Достаточно было, например, антуражу убедить его, что подъем настроения в войсках создается обаянием его личности, чтобы объезды фронта стали его любимым занятием. И слепой безвольный человек уже не хотел ни видеть, ни понимать, что его частые смотры ничего кроме неприятности войскам не приносят, что его экстренные поезда задерживают движение на фронт продовольствия, снаряжение и одежды, приводят к остановкам и постоянно нарушают и без того хромавшее железнодорожное движение. Но сопровождавшим адмирала нравилось изображать собой царскую свиту, они наслаждались дешевым фимиамом торжественных встреч, иллюминациями зданий и казарм и тешились сообщением газет об энтузиазме, с которыми их встречали войска и население.

Другим примером печального воздействия военных начальников на безвольного адмирала служило принятие им шейного ордена Св. Георгия 78 . Адмирал, конечно, хорошо понимал, что война с собственным народом есть мучительный и тяжелый долг, единственный наградой которому может служить только сознание его исполнения. Но он не нашел в себе силы воли и широты взгляда, чтобы раз и навсегда приказать забыть о таких подношениях, он принял и носил высшую военную награду, поднесенную ему стопроцентным военным авантюристом, чехом, генералом Гайдой.

И понемногу, несчастный, слепой и безвольный Верховный правитель обратился в куклу, стал властью, которой распоряжалась окружавшая его камарилья. При докладах он, правда, быстро уступал силе приведенных доводов и искренности убеждения докладчика, но через полчаса чей-нибудь новый доклад приводил его к другому, часто противоположному решению.

Тех, кто давал приходившиеся материалы, он слушал с удовольствием, радовался как ребенок и готов был облагодетельствовать, но на все, что становилось на пути в осуществлению его заветной мечты о единой, великой и неделимой России, он болезненно реагировал, выходил из душевного спокойствия, быстро темнел, горбился, а впоследствии, избаловавшись, и вовсе переставал слушать неприятные ему вещи. Эти душевные качества сделали Колчака рабом разных течений, возникавших в кружке лиц, властвовавших над его волей, и именно эти его свойства побуждали французского генерала Жанена 79 постоянно жаловаться на трудность иметь дело с «сумасшедшим адмиралом».

В адмирале Колчаке мятущаяся Россия нашла мечтателя, идеалиста, рыцаря долга и подвига. Но того, что ей было необходимо — самостоятельного ума, железной воли и беспощадной руки — у этого человека не было.

Осенью 1917-го года под охраной юнкеров военного училища, на загородной гауптвахте Бердичевского гарнизона содержался под арестом командующий Юго-западного фронта генерал Деникин, соучастник Корниловского мятежа.

Приехавшая в город Бердичев для допроса Чрезвычайная Следственная Комиссия отложила посещение гауптвахты до позднего вечера, в расчете, что необычный приезд чужих людей останется для спящего гарнизона незамеченным и допрос удастся произвести в спокойной и благоприятной обстановке. Расчет этот оказался ошибочным, и едва автомобиль с членами комиссии подъехал к гауптвахте, как на дворе казармы раздалась команда «в ружье». Разбуженные тревогой солдаты выломали дверь цейхгауза, расхватали патроны и ручные гранаты и плотным кольцом окружили гауптвахту. Всю небольшую камеру, в которой содержался арестованный генерал, переполнили десятки вооруженных людей, требовавших от него публичных объяснений.