Андрей Богданов - Повседневная жизнь Древней Руси

Святослав погиб, заложив фундамент силы и мировой славы русского оружия. Дети его первым делом решили познакомить мир со вторым, после войны, государственным занятием, ставшим излюбленным у русских князей и дружин, — усобицей.

Первую усобицу — войну между князьями-братьями, которая с веками превратилась в войну Рюриковичей чуть ли не «всех против всех», — древнейший сказитель при князе Владимире представил как трагическую и нелепую случайность. Занятие, которое будет отнимать у князей и дружин больше времени, чем войны с внешними врагами, было, по мнению сказителя, противоестественным. Позднейшие летописцы, не меняя древний текст, полностью приняли эту концепцию. Несмотря на то, что составитель «Повести временных лет», например, жил в разгар княжеских распрей. Лишь после него летописцы отдельных княжеств смогут найти оправдание действиям своих дружин против соседей. Но никто не рискнет оправдывать само явление усобиц как нравственно преступное и вредящее Русской земле. И никто не возьмется переделывать древний рассказ об их начале.

Общая моральная норма древнерусского летописания да и всей литературы будет выглядеть так: «Мой князь, может быть, и прав в этой усобице. Но все князья вместе безнравственно творят беззаконие и губят усобицами Русь!» То есть с древних времен русская литература станет в оппозицию власти. Несмотря на то, что большинство авторов, кроме изгоев типа Даниила Заточника, в той или иной форме получали поддержку власти. Отличие этой оппозиционности от современной очевидно. Фундаментальной идеей наших предков был общий интерес Русской земли, всех жителей Руси, не разделяемых по княжествам, языкам и вере (язычество без препятствий сохранялось у нерусских народов и в XIII веке, а у русского лишь обличалось священством). Моральной основой новейшей литературы выступает интерес частный, большое и всё отрицающее «я», в лучшем случае — позиция какого-то узкого слоя людей. Чувство единства Руси, отраженное в каждом частном событии, и ощущения индивида, полагающего, что его права должны и могут быть обеспечены индивидуально, вне российской общности, сталкивались и в древности. Тот же Даниил Заточник издевается над имеющими социальный вес современниками, полагая никчемными всех, кроме умного, но отчего-то невостребованного себя: «Храброго быстро добудешь, а мудрый дорог!» [202] «Слово» и «Моление» Даниила Заточника // Памятники литературы Древней Руси. XII в. М., 1980. С. 388–400. Однако в целом требование возвысить себя любимого как априори бесценного индивида, вне контекста служения Руси, было для предков нехарактерно.

К зачинателю первой усобицы Ярополку летописцы относились сочувственно. Он и в самом деле был неплохим князем Киева. В Новгороде подозревали, что его отец Святослав посылал Свенельда с Дуная в Киев за помощью и что Ярополк, сговорившись со старым воеводой, обрек отца на гибель. Действительно, времени для оказания помощи дружине Святослава, переносившей голодную зимовку в Белобережье, было достаточно. Заключив мир с императором в конце июля 971 года, Святослав попытался прорваться через Днепровские пороги и погиб весной 972-го. Была и дружина, коли Святослав, разделив Русь между тремя сыновьями, оставил часть войска двум старшим, Ярополку Киевскому и Олегу Древлянскому. Другое дело, что война в Болгарии дружину больше не увлекала. Ярополк предпочитал жить в мире с соседями. Он подтвердил договор деда и отца с ромеями, послал послов к германскому императору, милостиво принял посланников папы римского. Конечно, он был обязан отмстить за смерть отца печенегам. Но и тут, совершив на них победоносный поход, заключил мир и взял печенежского князя Илдея на службу.

К трагическому событию, которое свершилось в 975 году в пограничных древлянских лесах, Ярополк не имел отношения. Сын воеводы Свенельда Лют, выехав на охоту из Киева, несчастливо заехал на чужую землю, где охотился князь Олег. К охоте в те времена (да и гораздо позже) военная знать Европы относилась крайне серьезно. Увидев, что кто-то гонит зверя в его лесу, Олег в гневе спросил: «Кто это?!» Ему сказали: «Свенельдич». «И, догнав, убил, ведь лов творил Олег», — говорит автор Древнейшего сказания, полагая ясным, каким преступлением было пересечь пути чужой охоты. Хотя вряд ли Олег забыл, что дань с Древлянской земли когда-то брал Свенельд, а Лют, охотясь здесь, показывал, что считает ее своей.