Вольфганг Акунов - Гунны — страх и ужас всей Вселенной

(О сложности перевода и толкования древних китайских текстов говорит, между прочим, и наличие другого варианта перевода той же самой песни:

Согласитесь, смысл несколько иной! – В.А.)

Звуки этой песни еще не отзвучали, раненые еще не излечились, и не встали с одра болезни, а Фан Куай, тем не менее, снова хочет привести державу в беспокойство и движение своим бессмысленным утверждением, что пройдет всего лишь с сотней тысяч воинов через всю хуннскую державу. Это, Государыня, чистый воды обман и ложь, произнесенная перед лицом твоим. На этих варваров ху следует смотреть как на диких животных, то есть, так же мало радоваться сказанным ими вежливым словам, как и обижаться на их злобные и грубые речи».

Эти слова пришлись по душе императрице. Она воскликнула: «Прекрасно!» и, склонив свой слух к речам Ги Бу, повелела Верховному Гостеприимцу (начальнику «посольского приказа») Чжан Цзэ написать (в тонких дипломатических выражениях) ответ, подчеркнув в нем, что она уже стара для брака с Маодунем. Вот содержание ее ответа на письмо Бордура:

«Шаньюй не забыл мое обветшалое обиталище (так нарочито уничижительно она писала не о своей резиденции, а о себе – В.А.), но удостоил его письма. И теперь мое обветшалое обиталище охвачено страхом и ужасом! В эти дни моей жизни, когда меня оставляют последние силы, меня занимают разные мысли; я достигла уже преклонного возраста и страдаю одышкой. Мои зубы и волосы выпадают, в ходу теряю размер в шагах (т. е., походка стала неровной, заплетающейся – В.А.). Если шаньюй вследствие этого поймет меня как-то неправильно, ему не стоит из-за этого огорчаться, и не мое пришедшее в упадок обиталище тому виной; пусть же оно удостоится его прощения. Я, дряхлая вдовица, недостойна тебя, но владею двумя императорскими колесницами, запряженными двумя четверками лошадей, и, если ты и вправду не можешь стоять на собственных ногах, то я осмелюсь предложить тебе эти две колесницы, чтобы ты всегда мог ездить на них».

Автор книги признается, что привел текст переписки Маодуня и Люй-Хоу, переведя его на русский с немецкого перевода де Гроота, этого выдающегося синолога, приведшего, в отличие от многих других синологов, как письмо Модэ, так и ответ императрицы полностью, не пропустив при переводе ни одного иероглифа китайских источников. Этот исторический анекдот описан не менее чем в трех сборниках китайских документов, в том числе в «Ши Цзи» («Исторических записках») Сыма Цяня. Фигурирует он и в жизнеописании вельможи Ци Пу. Так что сомневаться в реальном, а не легендарном характере самого факта данной короткой «личной» переписки не приходится. Лишь текст писем, возможно, был впоследствии «дополнен» и немного «приукрашен».

Маодунь, лукавый и коварный по натуре, поначалу проглотил внешне столь вежливый, но недвусмысленный и издевательский отказ императрицы «вечного» Китая разделить с ним ложе. Он даже извинился в очередном коротком письме за то, что до сих пор не сумел научиться правилам китайской учтивости. Модэ попросил у Люй-Хоу, фактически объявившей во всеуслышание весь гуннский народ стадом неразумных диких животных (вспомним столь же нелестную оценку гуннов гото-аланом Иорданом), на которых и обижаться-то не стоит, прощения и прислал ей в дар хуннских лошадей. Видимо, тонко намекнув тем самым, что и дряхлой вдовице, с ее заплетающейся походкой, лучше ездить на них, чем ходить. Мир был, казалось, восстановлен.

Заметим в скобках, что во всей этой истории обращает на себя следующее обстоятельство. В отличие от «просвещенных», «культурных», «цивилизованных» китайцев (и римлян), смотревших на гуннов как на «диких зверей», «неразумных животных», на которых человеку разумному даже обижаться не стоит, сами гуннские кочевники, при всем своем презрении к китайцам (равно как и римлянам, да и представителям других оседлых, земледельческих, цивилизаций), явно не сомневались в том, что те – не «звери», не «животные», а такие же люди, как и сами гунны. Что, впрочем, не мешало им, вольным кочевникам, глубоко презирать оседлых земледельцев, как рабов. Причем рабов вдвойне. Во-первых, потому что те, в условиях жестко централизованной имперской государственности, фактически прикрепленные к земле, не могли свободно сняться с места и переселиться куда-либо еще, по собственному желанию (да и прочные дома – не юрты, не кибитки, попробуй поставить их на колеса и перевезти в другое место, не говоря уже о каменных стенах, башнях и многоэтажных зданиях огромных городов, вроде Чанъяна, Лояна, Рима, Антиохии, Александрии или Константинополя!). И, во-вторых, потому что китайцы (как и римляне) платили своим властителям налоги и подати. Гуннские же вольные кочевники, хотя им и грозила казнь за неповиновение шаньюю на войне, нарушение военной дисциплины и уклонение от воинской службы (в случае объявления войны), никаких налогов и податей не платили. Наоборот, они имели право на свою законную часть военной добычи, а в мирное время управлялись не шаньюем, а своими родовыми старейшинами, по старым племенным законам. Они воспринимали себя, как свободных и самостоятельных людей, не ограниченных в передвижении и сражавшихся, как то и пристало свободным людям. В то время как оседлые китайцы сражались, на их взгляд, «словно толпа рабов». Аналогично относились варвары и к воинам, государственному строю и всему явно претившему им, «упорядоченному» жизненному укладу другой «просвещенной мировой» империи – Римской (как в ее западном, так и восточном «варианте»).