Коллектив авторов - Регионы Российской империи - идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Рассмотрение того, как местные власти решали вопросы применительно к выстраиванию иерархической вертикали путем наложения друг на друга разных социальных полей, позволяет обнаружить формы коллективности, складывавшиеся в рамках (или даже помимо) традиционного сословного и конфессионального единства. Эта же перспектива дает возможность увидеть в действии формы продвижения конкретных людей или групп.

Предсказуемо самыми легкими оказались для региональной администрации вопросы, связанные с обозначением места дворянского сословия. Здесь повсеместно ставка делалась на указание высокого статуса и сословное единство. Так, например, губернские власти не испытывали сложностей с определением того, как следовало соположить социальное и территориальное. Вопрос о том, где в шествии должны были размещаться уездные предводители дворянства – в уездной или в губернской части, был решен везде одинаково в пользу второй установки [197]. Дежурства у гроба монарха повсеместно организовывались с опорой на принцип дворянской солидарности. Мы не найдем в источниках случаи разделения свиты и местных дворян: представители княжеских, графских, баронских и просто известных дворянских родов шли в шествии или дежурили ночью у гроба покойного Александра I рядом с потомками куда менее именитых фамилий. Так, Волконские, Голицыны, Строгановы, Тютчевы и Загряжские оказывались рядом с Дренякиными, Кокошкиными, Чепынниковыми, Кологривовыми и Шкуриными, а офицеры лейб-гвардии – вместе с чинами, например, Чугуевского уланского или Рыльского пехотного полков [198].

Попытки сформировать среду социальной солидарности в контексте прощания с покойным монархом можно отметить и применительно к представителям других социальных слоев и страт. Описания региональных шествий достаточно часто указывали на приезжих (как правило, дворян, офицеров или купцов), которым было позволено войти в процессию. Так, в Харькове к церемонии присоединились «посторонние» (не проживающие на указанной территории) священники и «приезжие» офицеры [199], в Орле – оказавшиеся в это время в городе священники других епархий [200], а в Изюме – «иногородное купечество» [201].

Аналогичные установки можно заметить и применительно к низшим социальным слоям. Описания шествий многократно фиксировали, что «народ отпрягал лошадей и вез [колесницу с гробом Александра I] на себе» [202]. Материалы, направлявшиеся императору, именовали таких людей не крестьянами или кантонистами, кем они в большинстве своем были, а «гражданами» или «жителями» [203], встраивая их таким образом в общественную среду, осмысленную как нечто цельное. Примечательно в отношении форм коллективности и решение курского дворянства дать после проводов монаршего кортежа обед для бедных на 1000 человек. Источники отдельно оговаривают, что эта «услуга для них (бедных. – Прим. авт. ) исполнилась самим дворянством, губернским и уездным предводителями и губернатором» [204].

Картина всеобщего единения у гроба почившего монарха, эмоционально описываемая в «Журнальных записках о печальном шествии», впрочем, была лишь одной стороной медали. Проговорки или даже прямые констатации, содержащиеся в источниках, вскрывают историю конфликтов, противоречий или борьбы за символический капитал, развернувшуюся в целом ряде шествий зимы 1826 года. Наиболее выразительными в этом отношении оказываются случаи Харькова и Новгорода.

Согласно сохранившимся источникам, церемония в административном центре Слободско-Украинской губернии прошла при полном доминировании дворянства и чинов Харьковского учебного округа. Если в Орле и Курске дворяне шли в середине процессии, оставив более статусные места людям чиновным – архитектору и землемеру, чинам гражданского и уголовного судов и казенной палаты [205], то в Харькове они размещались в самой значимой части шествия, почти у гроба [206]. При этом на втором месте после гражданского губернатора здесь оказался попечитель Харьковского учебного округа. Как уже упоминалось, церемонии предшествовал острый конфликт между губернским предводителем дворянства и руководством учебного округа и ряда учебных заведений. Однако, вопреки утверждениям Н. И. Шенига, члены советов кадетского корпуса и Института благородных девиц, а также попечитель учебного округа оказались в церемонии не на одном уровне с дворянами, а даже выше последних [207].