Но тот, кто раньше с нею был, —
Он эту кашу заварил
Вполне серьезно, вполне серьезно.
Мне кто-то на плечи повис, —
Валюха крикнул: «Берегись!»,
Валюха крикнул: «Берегись!» —
Но было поздно.
За восемь бед — один ответ.
В тюрьме есть тоже лазарет, —
Я там валялся, я там валялся.
Врач резал вдоль и поперёк,
Он мне сказал: «Держись, браток!»,
Он мне сказал: «Держись, браток!» —
И я держался.
Разлука мигом пронеслась,
Она меня не дождалась,
Но я прощаю, ее — прощаю.
Её, как водится, простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был, —
Не извиняю.
Её, конечно, я простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был, —
Я повстречаю!
К сравнению двух песен мы ещё вернёмся, пока же необходимо прояснить: действительно ли «Аржак» повлиял на Высоцкого при создании его песни или же это — не более чем случайная перекличка, как это нередко бывает? Ведь утверждал же Пушкин — «Бывают странные сближенья…».
Казалось бы, повод для таких сомнений есть. Ведь созданная поэтом в 1962 году песня носила первоначально несколько названий, в том числе «Почти из биографии» и «Вестсайдская история на современный лад». Итак, вроде бы ясно сказано: переделка «Вестсайдской истории» (с примесью личного опыта). Но так ли это на самом деле?
Насчёт личного опыта — гадать не будем. К тому же слово «почти» к этому не располагает, да и сюжет песни далёк от реалий биографии Высоцкого. Перейдём сразу к «Вестсайдской истории». Прежде всего, довольно странно было перекладывать её «на современный лад», поскольку она и без того являлась вполне современной. Фильм West Side Story режиссёров Роберта Уайза и Джерома Роббинса по мотивам одноименного культового бродвейского мюзикла, созданного потомками еврейских эмигрантов из Российской империи композитором Леонардом Бернстайном и поэтом Стивеном Сонхаймом, вышел на экраны в 1961 году. Да и сюжет его к песне Высоцкого, прямо скажем, имеет весьма отдалённое отношение. Это — американизированная вариация трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта». Даже в перечне сценаристов указано — Эрнест Леман, Артур Лоуренс, Уильям Шекспир…
Вспомним фабулу. На окраине Нью-Йорка молодежные группировки «ракет» («коренные американцы») и «акул» (пуэрториканцы) жестоко враждуют между собой — в том числе на почве расовой ненависти. Друг атамана «ракет» Рифа — Тони влюбляется в сестру атамана «акул» Бернардо — юную Марию. Далее примерно по шекспировскому сюжету: Бернардо ненавидит Тони, убивает его друга, Тони мстит и убивает самого Бернардо, затем сам гибнет от пуэрториканской пули…
Ничего близкого песне Высоцкого. А теперь сравните с «Аржаком»: девчата любят гулять с героем, «васинские парни» ревнуют. Устраивают засаду и нападают толпой на одного (в некоторых вариантах на двух). Наносят многочисленные раны ножами.
По всем основным линиям Высоцкий следует за «Аржаком». Однако излагает события в своей интерпретации: его герой, современный поэту дворовый пацан, далёк от ограничений балладного героя-хулигана. Он без сомнений хватается за нож и наносит удар первым. Собственно, как мы помним, то же пытается сделать и Аржак, только бутылкой, но не успевает. И далее Высоцкий не желает, чтобы его герой погибал — пусть даже красиво! Он выживет — лично отомстит за всё, без помощи мифического Рыжего Николая… То есть Владимир Семёнович поступает с «Аржаком» так же, как авторы «Вестсайдской истории» — с «Ромео и Джульеттой». Ведь и там в финале Мария не погибает (то есть не следует судьбе Джульетты), а банды — не мирятся (как это сделали в Вероне Монтекки и Капулетти)…
Теперь остаётся один вопрос: а был ли знаком Высоцкий с песней об Аржаке? И вот тут, я думаю, можно на все сто процентов ответить утвердительно. Чтобы подтвердить это, не требуется особых усилий. Нужно лишь снова обратиться к судьбе Андрея Донатовича Синявского, о котором было уже не раз упомянуто в этой книге.
Синявский в 1949 году окончил филологический факультет Московского университета, затем — аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и стал работать в Институте мировой литературы им. М. Горького (ИМЛИ). Но отношения с властью у него как-то не заладились. Уже в ходе работы над историей советской литературы цензура забраковала его статью о Борисе Пастернаке, да и вообще образ мыслей филолога вызывал большие подозрения. В 1957–1958 годах Синявский вёл на филологическом факультете МГУ семинар по русской поэзии XX века, но весной 1958-го «лавочку» прикрыли за идеологическое несоответствие линии партии, принципам соцреализма, морально-нравственному воспитанию студенчества и прочее.
Читать дальше