Александр Сидоров - На Молдаванке музыка играет - Новые очерки о блатных и уличных песнях

Советская тюремно-лагерная система переняла у царской обычай нашивать «бубнового туза» на спину зэкам, и вот уже Ярослав Смеляков пишет в «Послании Павловскому»:

Конечно, картузы носила вся Россия, а не только хулиганы. Эти головные уборы мы встречаем на головах гоголевского Манилова, тургеневских Николая Кирсанова и Евгения Базарова, даже на герое пушкинского «Медного всадника» — Евгении. И всё же к началу XX века картузы — головной убор преимущественно рабочих, ремесленников, крестьян. Собственно, внешне городские хулиганы в то время вообще мало чем отличались от обычных рабочих. Да и как иначе, если большей частью они были обитателями рабочих районов, а многие сами вкалывали на производстве?

В первые десятилетия XX века спецодежды рабочий не имел: одевались кто во что горазд. Но нас интересуют именно головные уборы. Вот что пишет исследователь истории костюма Я. Ривош: «Характерной чертой рабочих (всех без исключения специальностей) в то время была манера носить на работе головной убор. Это могла быть кепка-восьмиклинка, картуз, фуражка-капитанка… Некоторые старые рабочие носили также кожаные кепки, реже — кожаные фуражки, получившие распространение лишь в период Гражданской войны».

Поэтому хулиганы стремились выделиться не картузом как таковым, а способом его ношения. Лев Лурье в исследовании о хулиганах старого Петербурга пишет: «“Гайдовцев” отличают по тому, что у них картуз залихватски надвинут на правое ухо, а у “рощинцев” — на левое».

Хулиганы из купеческого сословия предпочитали более дорогую разновидность картуза — фуражку-московку, головной убор состоятельных обывателей. Так, в романе Алексея Скалдина «Странствия и приключения Никодима Старшего» читаем: «За спиной же Никодима оказался русокудрый молодец, в синей поддёвке, подпоясанной пёстрым кушаком, в плисовых шароварах и пахучих смазных сапогах, — словом, человек вида совсем не монастырского. В правой руке он держал письмо… а левой придерживал у пояса фуражку-московку». Молодец одет для того времени богато и стильно. Вот и другие купеческие хулиганы: «На окраине Петербургской стороны, на глухих колтовских улицах, где жили купцы, мещане, разночинцы, разгуливали местные хулиганы — подростки лет 14, в основном купеческие сынки. В модном среди них наряде: пиджак, косоворотка, пояс с кистями, лакированные сапоги, фуражка-московка, они угрожающе распевали не совсем внятную, но лихую песню: “По одной стороне Гайда свищет-идёт, по другой стороне Роща бить всех спешит”».

Не забудем ещё один головной убор хулигана 20-х годов. Журналист еженедельника «Аргументы и факты» Константин Кудряшов в материале «Повесам — по мордасам» приводит воспоминания питерского старожила П. Бондаренко: «Летом шпана носила кепки, сдвинутые на левое ухо, либо фуражки-“капитанки” с большим лакированным козырьком, сама “капитанка” непременно синего цвета». Это «либо» дорогого стоит. Различие между кепками (к середине 20-х картузы стали уступать место английским кепи) и «капитанками» подчёркивало статус хулиганов. «Капитанки» носили наиболее авторитетные. Это опять же связано с повседневным рабочим бытом. На производстве такие головные уборы полагались мастерам. Я. Ривош пишет: «Мастера казённых заводов, железнодорожных мастерских, рудников чаще всего ходили в штатском, но вид их значительно отличался от рабочих. На голове они носили котелки, шляпы или чёрные (синие) фуражки-“капитанки” с лаковым чёрным козырьком и плетёным шнурком вместо ремешка». Он же даёт и более подробное описание «капитанки»: «Чёрная или тёмно-синяя, с чёрной муаровой лентой вокруг околыша, с лакированным козырьком и таким же ремешком. Иногда ремешок заменялся затейливо сплетённым шнурком».

Но вернёмся к Аржаку. Его манера ходить без картуза говорит, в первую очередь, о явном желании выделиться из общей массы как хулиганов, так и обычных работяг. В определённом смысле это воспринималось как фрондёрство, как вызов. Это не могло не раздражать остальных бузотёров.

Однако есть и иная причина. Один из вариантов песни «Маруся отравилась», откуда «Аржак» заимствовал ряд сюжетных линий, начинается словами:

Вечер вечереет.

Наборщицы идут…