Филипп Гуревич - Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

— Я лично знал многих людей, которых приказал убить.

Я спросил, сколько смертей повлекли за собой его приказы. Он помедлил с ответом.

— Я знаю шестерых, которых убили у меня на глазах по моему приказу.

— И вы никогда не убивали собственными руками?

— Возможно, убивал, — кивнул Гирумухатсе. — Потому что, если бы я этого не делал, убили бы мою жену.

— Возможно? — переспросил я. — Или точно?

Переводчик Боско сказал мне:

— Вы сами знаете, что он имеет в виду, — и не стал переводить вопрос.

Гирумухатсе еще раз подтвердил свое желание объяснить все властям. Как он понял, ему разрешили получить обратно свою собственность и восстановить здоровье, «а потом они меня позовут». Он не боялся. Он полагал, что если расскажет все, то ему грозит лишь «ограниченное наказание». И добавил:

— Власти понимают, что многие просто следовали приказам.

Гирумухатсе изложил правительственную политику почти дословно. За три месяца до этого, после почти целого года дебатов, парламент Руанды принял специальный закон о геноциде, который классифицировал ответственность за преступления сообразно положению исполнителя в криминальной иерархии и предлагал сокращение приговоров для преступников низкого уровня, которые являлись с повинной. Хотя по стандартному уложению о наказаниях все убийцы подлежали смертной казни, закон о геноциде оставлял казнь только для элиты, определяемой как «первая категория»: «Планировщики, организаторы, подстрекатели и руководители… на национальном, префектурном, коммунальном, секторальном или ячеечном уровне», а также «известные убийцы, отличившиеся рвением или выдающимся преступным намерением при совершении зверств» и исполнители «актов сексуальных пыток». Для остальных, обширного множества рядовых убийц и их сообщников, максимальное наказание — пожизненное заключение — могло быть сокращено, при условии чистосердечного признания и раскаяния, до 7 лет лишения свободы. Наказания за нападения, не повлекшие за собой летального исхода, и преступления против собственности допускали соответственное сокращение.

Гирумухатсе уловил дух этого нового закона.

— Если все может закончиться так и после наказания я смогу вернуться в свой дом и возобновить свою жизнь, я это приму, — сказал он мне. — Если это положит конец взаимной мести и преступников смогут наказать, так было бы лучше всего.

ПОХОЖЕ, ОН НЕ ПОНИМАЛ, ЧТО РОЛЬ КОМАНДИРА ВО ВРЕМЯ ГЕНОЦИДА ОДНОЗНАЧНО ОТНОСИЛА ЕГО В ПЕРВУЮ КАТЕГОРИЮ, ОТ КОТОРОЙ СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР НЕЛЬЗЯ БЫЛО ОТВЕСТИ ПРИЗНАНИЕМ.

Хоть Гирумухатсе и готовился «рассказать все», он возлагал вину за свои преступления на бывшего мэра Табы, Жан-Поля Акайесу — рьяного охотника на тутси. Это он назначил Гирумухатсе начальником блокпоста. В 1995 г. Акайесу был арестован в Замбии, а в 1997 г. предстал по обвинению в геноциде перед Международным трибуналом по Руанде, и после бесчисленных отсрочек слушаний вынесение вердикта ожидалось летом 1998 г. В суде Акайесу тоже обвинял своих политических начальников во всех убийства невинных тутси в Руанде в 1994 г.

— Геноцид был как дурной сон, — сказал мне Гирумухатсе. — Он исходил от режима, похожего на ночной кошмар.

И теперь Гирумухатсе, казалось, не столько проснулся, сколько провалился в новое сновидение, в котором признание и заранее заготовленный энтузиазм по поводу руандийских реформ («Новый режим очень хороший. Никаких убийств. Мы были удивлены тем, как нас встретили. Здесь есть новый порядок») не требовали никаких фундаментальных перемен ни в его поведении, ни в его сердце. Он был и оставался обывателем, желающим быть образцовым гражданином и пожинать плоды послушания. Когда власти велели убивать, он убивал, а когда власти велели признаваться, он признавался.

Между наездами в Табу я разговорился в Кигали с одним гуманитарным работником, который только что вернулся из Западной Танзании, где около 500 тысяч руандийских хуту до сих пор оставались в беженских лагерях. (Спустя месяц, в середине декабря 1996 г., Танзания закрыла эти лагеря и репатриировала руандийцев, доведя тем самым общее число возвращенцев до почти полутора миллионов за полгода.) Во время посещения этих лагерей мой собеседник услышал, что у тамошних детей есть своя игра: лепить фигурки из глины и ставить их на дорогу, чтобы их сбивали колесами проходящие машины. Глиняные фигурки символизировали тутси, и всякий раз, когда одна из них рассыпалась на куски, дети встречали это радостными возгласами, потому что верили, что вызвали гибель еще одного тутси в Руанде. Мой собеседник рассказал мне эту историю как своего рода притчу. Она заставила его задуматься, не ждет ли Руанду еще один неизбежный раунд массовой бойни.