Рустам Рахматуллин - Две Москвы. Метафизика столицы

Двусмысленную все-таки программу: война сводилась в ней к истории прихода и ухода Бонапарта, а память избавления, молитвенную благодарность Богу за победу предлагалось совершать на месте, до которого столица проводила супостата взглядом и откуда сам он бросил на нее прощальный взгляд.

По Витбергу, Москва, Восточный Рим, удерживала над собой, на главной высоте, тень западного императора и западного Рима, главного его собора. Останавливала, оставляла на себе взгляд франкского вождя, нового Карла, воровато коронованного папой. Странно для мемориала победы над этим Западом.

Киевский вокзал. Старое фото

Триумфальные ворота у Тверской заставы. Фото. Начало 1930-х.

Слева в глубине Белорусский вокзал

Странно, да не слишком, если вспомнить манию просвещенного дворянства восхищаться Бонапартом и до, и после, и во время освободительной кампании. Сам победитель Александр чувствовал себя чем западнее, тем увереннее. Первенствуя в мире, он предпочитал обозревать Россию с места своего поверженного «брата».

Когда же Бонапарт обозревал Москву с обрыва Воробьевых гор, он делал это с места Александра.

Кутузов тоже видится Москве на кромке Гор. Он приезжал молиться в церковь Воробьева накануне Филевского совета. Здание построено словно нарочно к случаю, в 1811 году. Предполагают, на Горах Кутузов изучал возможность дать сражение спиной к Москве. Тогда бы Горы повернулись против внешнего врага, как подобает предместному холму.

Но вероятнее, Кутузов стал лицом к Москве. Он был глазами (глазом) армии – в момент, когда взгляд армии на ход войны должен был разойтись со взглядом города.

Взгляд армии, ушедшей из Москвы и сманеврировавшей на Калужскую дорогу, делался тождествен взгляду юго-западных уездов и губерний, простиравшихся за Воробьевыми горами. Взгляду Боровска, сожженного французами, остановившего их Малоярославца, угрожаемой Калуги. Взгляду тех, кому исход Наполеона из Москвы не показался отступлением. Действительно, из собственной столицы на них вываливалась в полном боевом порядке вражеская армия.

Юго-западные Воробьевы горы служат кромкой, выходом четвертой части мира. Постаментом ее знаков. Не одни французы, но и крымцы возвышались здесь над городом. Однако всех важнее знаки юго-западной Руси и византийской ойкумены.

Древнейшее село на Воробьевых – Голенищево, известное с XIV столетия. Село на боковых отрогах Гор, в виду смоленско-киевской дороги, лежавшей по долине Сетуни. Село и резиденция митрополитов Киевских, основанная Феогностом либо Алексием и облюбованная Киприаном. Вот кто первые насельники Воробьевых гор.

Голенищево постольку означает ойкумену, поскольку знаков Киприан. Балканский славянин, афонец, посол вселенского Патриархата при митрополите Алексии, затем митрополит Литовский, наконец и Киевский (то есть литовский и московский), Киприан настойчиво и трудно подготавливал трансляцию Империи в Москву. К заслуге удержания Ольгерда и до некоторых пор Ягайло в византийском горизонте он присовокупил заслугу реставрации единой русской митрополии, заслугу литургической реформы и иные, любая из которых сделала бы честь духовному правлению.

В Степенной книге середины XVI века сказано, что Киприан, «любяще же и безмятежно жити, и время безмолвия улучити, и того ради часто пребывая в своем селе митрополстем на Голенищеве, иже бяше место безплищно и безмятежно, безмолвно же и покойно от всякаго смущения, между двою рек Сетуни и Раменки, идеже есть церковь во имя Святых триех Святителей…» – текст, делающий Голенищево одним из первых литературно оглашенных мест Москвы.

На склоне лет святитель мало выезжал из Голенищева, где даже поставлял епископов. Едва ли это означает оппозицию Москве, тем более через плечо горы. Фигура Киприана ставила Москву к Горам как местное к вселенскому, что было верно до падения Константинополя. Горы на окоеме города неявно означали православный Рим.

Пятый московский патриарх Иосиф в середине XVII века построил голенищевскую Троицкую церковь, существующую ныне. Патриарший Константинополь был в те годы опосредован Москве Киевской митрополией. А Воробьевы горы, возвышенные по-днепровски, стоящие стеной на юго-западе, за полотном реки, развернутые на Москву, – Горы служили постаментом знаков Киева.