Рустам Рахматуллин - Две Москвы. Метафизика столицы

В эпоху после 1812 года старосадский дом Лопухина приобрела и приспособила кирха Святых Петра и Павла, прежде бывшая в Немецкой слободе. Ушла из слободы и католическая церковь того же посвящения, нашедшая участок для строительства в конце Милютинского переулка. В том же переулке с XVIII века существует французская церковь Святого Людовика. Реформатская церковь Немецкой слободы выбрала для перехода Малый Трехсвятительский переулок. Инославие и иноверие вернулись в ту часть города, которую по принуждению оставили в XVII столетии.

Еще во времена Екатерины выстроен армянский храм в Армянском переулке (не сохранился). Последней появилась синагога в Спасоглинищевском переулке.

Свидетельство Серебряного века о градусе исканий у Мясницких ворот оставил Николай Бердяев, спускавшийся буквально в «Яму» – название трактира, видимо ямщицкого, при церкви Флора и Лавра. Тем же словом назывались «собеседования разного рода сектантов» в нем. «Там было огромное разнообразие религиозных направлений, – пишет Бердяев, – бессмертники (самая интересная из сект), баптисты и евангелисты разных оттенков, левого толка раскольники, духоборы, скрытые хлысты, толстовцы…»

Словно ямским почтовым гоном, с песней, с пылью на копытах лошадей к центру инакомысленной Москвы стекалось в яму, разномыслие России. К ее почтовому дуплу – ее изустные послания самой себе.

Кажется, мало отвечает этому пылающему градусу стилистика дома «Россия», как ее решили архитекторы Проскурнин и фон Дессин. Перед нами Париж Наполеона III, только что стерший средневековое лицо в желании остаться сердцем Европы. Сердцем, которому открыт или в котором спрятан код уюта. Однообразность этого Парижа, застроенного в один дом, тотальность спальни есть гипертрофия сердечного уюта, воплощенного по формуле вполне математической, которой архитекторы владеют как магическим числом.

Но город-дом Париж в образе дома-города «Россия» уютен сугубо, потому что один. Знающий код уюта, не размазан по Москве. Даже немногое ценивший Корбюзье, автор соседнего «Центросоюза», ценил его, как память о Париже, может быть.

Литера «F» приобретает следующий смысл и означает Францию. До чердаков набитый артистической богемой, дом «Россия» (вновь на пару с Живописным училищем) превратил Сретенскую гору в Монпарнас.

Париж, занявший в русском сердце место Иерусалима и Константинополя, – конечно, искажение, утопия, соблазн. Мираж, как Амстердам или Венеция в глазах Петра. Интеллигентский вариант того сектантства, простонародные изводы коего Бердяев наблюдал в соседней «Яме». Дом строился как «некий град»; притом за некий, то есть за духовно-отвлеченный, снова принят город Запада. Город, только что едва не уничтоживший себя. Париж остался подсознательным Москвы интеллигентской, ее Кучковом.

Сретенский холм на карте Рима назывался бы Целийским.

Знаки Целия определенно Латеранские собор и дворец. Латеран есть имя урочища в дальней части холма. Соборная базилика Спасителя на Латеране была построена в начале воцерковления Империи. Стоящая на ее месте базилика Крестителя (Сан Джованни ин Латерано) сохранила статус главного собора Рима, папской кафедры, «Матери церквей города и мира». Латеранский папский дворец наследует Патриархии – главной, тысячелетней, до Авиньонского пленения, резиденции пап.

Дж. Ноли по оригиналу Дж. Б. Пиранези. Топография Рима…

Гравюра. 1748. Фрагмент.

К югу от округлой фигуры Колизея – холм Целий.

В правом нижнем углу – комплекс Латеранских базилики и дворца

Дж. Б. Пиранези. Вид базилики Сан Джованни ин Латерано.

Гравюра. Середина XVIII века

Первоначальная соборная базилика на Латеране – первый дар Константина Великого римской церковной общине и ее епископу. Если место заложенной позднее Ватиканской базилики задано гробом апостола Петра, то выбирая место кафедрального собора, Константин был видимо свободен. Латеран его приданое, своеобразная опричнина, удел царя как частного лица, куда не достигала юрисдикция Сената и народа.

Ватикан заполнил внешний угол городской стены, а Латеран лежит во внутреннем и противоположном Ватикану углу. Исследователь Рихард Краутхаймер показал, что постановка Константиновых базилик трактовала центр Рима как опасный для христианской манифестации. Что Константин демонстративно оставлял центральные холмы традиционалистам, язычникам, именовавшимся Сенатом и народом. Храмы христианства предлагали Риму новый центр.