Рустам Рахматуллин - Две Москвы. Метафизика столицы

Великие столпы, кремлевский и коломенский, связаны многими невидимыми нитями, но прежде этой зримой, зрительной, хотя и гипотетической нитью: одной дистанцией огненного телеграфа.

Не потому ли, что Коломенское сберегало деревянную Москву, ему оставлены старейшие в Москве деревья? Сколько им лет, они расскажут только умерев. Тогда их календарные круги на спилах покажут время, от которого не уцелело на Москве стены.

Словно уберегая от соблазна спила, между древесных патриархов в XVII столетии поставлен столб для солнечных часов. Лишенный стрелки, а потом и циферблата (буквенного, без того неясного для большинства смотревших), столб хочет обернуться деревом, скрыть время, прорасти.

Взаимное уподобление живых и неживых коломенских вещей знает еще примеры. Здесь было дерево, любимое фотографами: в общем ракурсе с церковью Вознесения так изгибало стан, как будто повторяло композицию ее столпа с раскинутыми лестницами.

Камень и дерево в Коломенском живут одним законом, и это вряд ли объяснимо.

В Царицыне есть парк и лес деревьев, но нет темы дерева, как нет и в Петербурге. Тема огня есть, но это совсем иной огонь.

«Дневной иллюминацией» назвал какой-то созерцатель Петровский подъездной дворец Екатерины, возведенный на Ходынской карте черноморских «городов», окаменелостью их деревянных воплощений. Созерцатель знал, что говорил: он видел фейерверки века, может быть, ходынские победные иллюминации.

Петровский замок Казакова и Царицыно Баженова были частями одной программы умножения коронных резиденций; и то, что в украшениях Царицына считается только фигурами масонской, иллюминатской хитрости, суть также хитрости пиротехнической фигурности, иллюминации, окаменевшей и дневной. Царицыно – прирученный огонь, и тем нестрашно для Коломенского.

В коконе Петровского дворца, за миражом дневной иллюминации спасался от ночного, древнего, татарского огня Москвы Наполеон. За новой готикой, усвоившей себе приметы русской старины, – от старой «готики», московского Средневековья. Древность города прожгла покровы XVIII века с его хоть не игрушечными, но во многом игровыми войнами. За разогревшейся на стороне Москвы (в одной версте от города!) стеной дворца француз взывал о правилах. Герой хотел, чтоб длился век игры. Москва ответила герою, что есть быль и небыль; что на войне как на войне; что век окончен. Москва закрыла за Наполеоном век. Закрыла в поединке двух огней на раскаленной замковой стене. И Казаков, погибший от известия московского пожара, погиб на стороне Москвы, тело которой создавал, не пережив свой век.

Всю стилизованную готику Баженова и Казакова хочется назвать, как называют разновидность древней: пламенеющая.

В год отвержения Царицына (1785) императрица проживала между Петровским замком и Коломенским, определенно удовлетворяясь ими. В Петровском замке можно было жить: он только стилистически на стороне Царицына; успешность, завершенность замка противоположна царицынской фатальности.

Иносказание константинопольской Софии, Петровский замок памятник вполне ортодоксального, а не эзотерического символизма в архитектуре. Опыт внутренней, а не наружной только реставрации Средневековья, «готики», их символического языка. Опыт возвратного движения к сакральности традиционной.

Царицыно стало примером нововременского тайнознания, бредущего с туманной целью прочь от ортодоксии.

В.И. Баженов. Проектная панорама Царицына. 1776.

Фрагмент с церковью Живоносного Источника

А впрочем, церковь Богородичной иконы Живоносного Источника, построенная Кантемирами в Царицыне, сохранена в ансамбле императорской усадьбы. Хотя едва ли стала центром новой композиции. Храмовое посвящение восходит к топографии Константинополя, его застенного предместья, откуда и канон иконы. У молдавских и валашских господарей, Кантемиров в их числе, мечта о византийской реставрации долго была живее, чем среди Романовых. Теперь это была мечта самой Екатерины. Только вместо знака или образа Святой Софии – знак пригородной церкви.

Цареградский монастырь Иконы Живоносного Источника был уничтожен турками в XV столетии. В его урочище осталось жить красивое предание. Монаху, чистившему рыбу, принесли сюда известие о взятии столицы турками. Скорее эта рыба оживет, сказал монах. И рыба ожила.