Степан Шешуков - Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Но ошибки Либединского, как их ни пытались скрывать напостовцы, не переставали быть ошибками. А к ним прибавлялись новые и новые ошибки и заблуждения, допускавшиеся тем же Либединским и его товарищами из напостовской школы.

Показ «живого человека», ставший для рапповцев, по выражению В. Ермилова, «проблемой всех проблем», приобретал в трактовке некоторых руководителей пролетарской литературы идеалистический характер.

В своем докладе «Реалистический показ личности как очередная задача пролетарской литературы» (1926 г.) Ю. Либединский, разъясняя смысл конкретизации изображения, писал: «Прежде всего в том, что мы берем каждый характер не как цельную личность, ибо, по существу, цельной личности нет. И человек, который настаивает на 100 % личности, конечно, ничего не понимает. Тут нужно брать человека таким, каков он есть» [274] «На литературном посту». – 1927. – № 1. – С. 27. . Эта, в общем правильная, мысль для того периода особенно была плодотворной, потому что шла борьба со схематизмом в изображении людей, намечался поворот к правдивому, всестороннему изображению человеческих характеров. Однако уже в этих рассуждениях Либединского есть та нечеткость мысли («…по существу, цельной личности нет»), которая в последующих выступлениях Либединского и напостовцев превратится в серьезное заблуждение. Когда они усиленно стали рекламировать «углубленный психологизм» в показе «живого человека», их рецепты часто противоречили принципам реалистического искусства и задачам новой, революционной литературы. Лозунг «срывания всех и всяческих масок», механически перенесенный на изображение советской действительности, исключал возможность утверждения революционных преобразований и характеров революционеров-преобразователей. При такой постановке вопроса снималась задача изображения положительного героя эпохи. Напостовцы настойчиво повторяли, что человек по самой природе бесконечно противоречив, что в нем подсознательное начало вечно борется с сознательным и ни одно из этих начал не является определяющим, ведущим.

В статье «Противники ли мы психологизма?» Авербах говорит о сложности изображения борьбы старого и нового в психике человека: «Для этого мало описать кожаную куртку большевика, с чем справляется и Пильняк. Для этого нужно показать под кожаной курткой не на совесть слаженную динамо-машину, а противоречивую, сложную и многостороннюю человеческую психику» [275] «Творческие пути пролетарской литературы». – 1928 – С. 115. . Фадеевского Левинсона Авербах ценит как раз за изображение в нем противоречивой психики. Действительно, многие критики увидели в Левинсоне сложную натуру, но немногие поняли, что при всей своей сложности – это подлинно цельный, целеустремленный характер большевика.

Больше других внес путаницу в вопрос о показе «живого человека» В. Ермилов. В статье «Проблема живого человека в современной литературе и «Вор» Л. Леонова» критик, не разобравшись в сложных коллизиях романа, рассмотрел его с точки зрения «проблемы всех проблем».

«Вор» находится, пишет Ермилов, «в том центральном, узловом пункте, куда, как в Рим, ведут все дороги, где перекрещиваются все вопросы, задачи, стоящие перед современной литературой. Таким узловым пунктом является проблема живого человека в литературе – в частности, того реального, с плотью и кровью, с грузом тысячелетних страданий, с сомнениями и муками, с бешеным стремлением к счастью, живого человека, начавшего жить на перекрестке двух дорог, принесшего в новую эпоху вековое наследие отцов, дедов и прадедов, часто не выдерживающего перенагрузки эпохи, – того живого человека, которого пытается показать в своем романе Леонид Леонов» [276] Ермилов В. За живого человека в литературе. – С. 30. .

Ермиловский идеал в показе живого человека, «с грузом тысячелетних страданий», «перенесшего в новую эпоху вековое наследие отцов, дедов и даже прадедов», в какой-то мере получил реализацию в романе «Вор». Поэтому критик и назвал его «произведением, так близко подошедшим к воплощению нового человека». Но даже «Вор» Леонова полностью не удовлетворил запросы критика по причине «ложной идеи некоего абсолютного, находящегося вне времени и пространства человека». Со всей категоричностью Ермилов заявил, что вообще с той задачей, которую он поставил перед проблемой «живого человека», «попутнический сектор литературы в целом не способен справиться… так как предпосылкой для этого является способность к синтезу» [277] Ермилов В. За живого человека в литературе. – С. 31. .