Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

Современный рабочий класс проникнут идеей классовой особности и борьбы сильнее, чем какая бы то ни была другая социальная группа; он не только проникнут, но прямо одержим этой идеей, составляющей основной «завет» современного действенного социализма. Поскольку это так, рабочий класс из всех «коллективов» современной общественности наиболее далёк от религии и христианства, как бы их ни понимать, лишь бы только не фальсифицировать.

Таково, настаиваю я, истинное положение религии в современности — мои слова как объективное констатирование может подписать всякий искренний и мыслящий социалист — и игнорирование этого положение есть либо слепота, либо демагогия, в жертву которой приносится сама религиозная, идея.

Многоуважаемый Пётр Бернгардович!

Долгое моё сотрудничество в Русской Мысли , с одной стороны, и с другой — ваше всегдашнее внимание даже к тем мнениям и убеждениям, которых вы не разделяете, дают мне надежду, что вы не откажетесь поместить эти несколько строк на страницах вашего журнала. Меня не занимает полемика; мне хотелось бы только привести некоторые пояснения и дополнения, — чисто принципиальные, — к вашей статье «Почему застоялась наша духовная жизнь?» ( Русская Мысль , март) со стороны той группы русских интеллигентов, которую вам угодно было назвать «Д. Мережковский и его друзья».

Вполне присоединяюсь к вашим словам о необходимости свободной и независимой мысли, о том, что среди русской интеллигенции в этом направлении делается мало: мысль стеснена и подчинена всяческим традициям.

Благодаря сложности внешних условий (их касаетесь и вы), «традиции» и «заветы» играют до сих пор несоответственно большую, порабощающую роль для части мыслящей России. Но мы, — та группа, которую вы тоже упрекаете в подчинении им, в «ереси общественного утилитаризма», — слишком хорошо знаем, что подобное подчинение было бы именно «ересью». У нас есть собственная мысль (насколько она «самобытна», насколько можно с ней соглашаться — вопрос другой) и, не изменяя этой мысли, мы не можем ставить себя в какое бы то ни было подчинение каким бы то ни было «традициям». Но правда: наша же мысль (убеждение, вера, понимание, назовите, как хотите) заставляет нас относиться к «заветам» и «традициям» без предубеждения. Если в содержании данной традиции есть, с нашей точки зрения, доля истины, мы не отталкиваемся и от традиции — только потому, что это «традиция» и «завет». Мы стремимся высвободить долю истины из отжившей исторически формы, больше ничего.

Наша мысль очень проста, более или менее известна; так же проста и ближайшая наша, из нее вытекающая, задача: вскрыть религиозный смысл во всех, — от великих до мельчайших, — проявлениях жизни; утвердить и выявить сознание связи между высшими жизненными стремлениями человечества и божественной силой. Такое осознание и было бы подлинной религией, — religio. Вы приводите определение Гере: «религия там, где человек сознаёт себя противостоящим некой конечной божественной силе и находящимся с нею в каких-нибудь, хотя бы и не поддающихся контролю, отношениях». Это определение нами целиком принято. Мы лишь прибавляем: не только человек , но и человечество , ибо религия для нас дело не только личное, но и коллективное.

С этим можно не соглашаться, можно не признавать, что религия — дело всечеловеческое, всенародное, коллективное (не аристократическое, как утверждает Гере, а демократическое), но вряд ли можно доказать, что стремление внести религиозное сознание и в коллектив — есть по существу стремление, дискредитирующее религию. В той же книге Русской Мысли , где вы высказываетесь против «религиозного народничества», есть заметка г. Быстренина. Он выражает мысли, весьма близкие нашим, «о соотношении материального роста и религиозной культуры». Совершенно правильно указывает он на коренную жажду народа Царствия Божия «не когда-то, в конце мировой истории, а сейчас, на земле», и прибавляет, что «в этом стремлении заключается вся сущность народного религиозного движения». «Запросы народной мысли уже не удовлетворяются официальной церковностью, — это факт, не подлежащий сомнению», говорит далее г. Быстренин. «Да, народ отходит от церкви, но это отхождение не только не атеизм и не индифферентизм, а искание новой праведной церковности, вернее, соборности, искание Града Грядущего» на земле. Г. Быстренин затем признаёт, что «устроение Царства Божия на земле, — эта пламенная мечта лучших вождей человечества и бессознательная мечта народа, — есть устроение новой свободной общественности».