Николай Переяслов - Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова

«…В начале февраля 1917 года департамент полиции, неуклонно следивший за старшим сыном, прислал директору Гардемаринских классов уведомление, чтобы кончающий классы старший гардемарин Ф. Ф. Ильин не был допущен в действующий флот, а зачислен в чиновники по Адмиралтейству.

Ввиду выдающихся способностей, а также хорошего поведения моего сына, педагогическим советом такое предложение было отклонено, и директор сам — лично — вызвался ехать на объяснения с морским министром.

Но случилась февральская революция, перемешавшая все карты и переменившая все обстоятельства…»

В своей книге «Кронштадт и Питер в 1917 году» Фёдор Раскольников так описывал последние дни этого революционного февраля месяца:

«…На следующее утро к зданию гардемаринских классов подошла несметная, многотысячная толпа, среди которой больше всего пестрели солдатские шинели цвета хаки…. Навстречу явившимся на подъезд вышел начальник Отдельных гардемаринских классов — Фролов. Толпа заявила, что она требует немедленного роспуска всех гардемарин по домам и безоговорочной выдачи огнестрельного и холодного оружия.

„Господа, это невозможно, — попробовал возражать Фролов. — У нас сейчас экзамены, гардемарины экзамены держат“. — „Какие тут экзамены? — громко воскликнул кто-то из толпы. — Сейчас вся Россия экзамен держит!“ Такие меткие, необыкновенно удачные выражения, вырывающиеся из самой гущи толпы и неизвестно кому принадлежащие, нередко свойственны историческим, революционным моментам.

Представители толпы тем временем храбро вошли в ротное помещение, беспрепятственно захватили винтовки и потребовали ключи от цейхгауза. Мичман Ежов, заведующий цейхгаузом, по обыкновению пьяный, самолично проводил их туда. В общем, всё прошло чинно и мирно в отличие от морского корпуса, где черносотенно настроенные гардемарины под руководством князя Барятинского оказали вооружённое сопротивление, забаррикадировав ходы и выходы здания и открыв стрельбу с верхних этажей.

С радостным чувством покидал я затхлые казармы, чтобы присоединиться к восставшему народу…»

Таврический дворец встретил Раскольникова митингами и речами. Он зарегистрировался в военной комиссии Петроградского Совета, получив удостоверение на право ношения оружия, потом присутствовал на первых легальных заседаниях Петроградского комитета большевиков, которые проходили тогда в здании Биржи труда. Здесь впервые он встретился с Михаилом Ивановичем Калининым, и тот поручил ему право провести предвыборное собрание в пулемётном полку.

Когда с 5 марта 1917 года начала выходить возрождённая «Правда», Раскольников поспешил в редакцию, где встретил его старый наставник Еремеев, тут же рассказавший, какие материалы нужны в данный момент в газету. И снова на страницах газеты стали появляться одна за другой статьи знакомого читателям Фёдора Раскольникова. Он уже подумывал о том, чтобы переключиться целиком на работу в центральном партийном органе, но вскоре получил партийное поручение: ехать в Кронштадт и возглавить там только что созданную большевистскую газету «Голос правды». Вспоминая позже об этом назначении, он в своей книге «Кронштадт и Питер в 1917 году» писал следующее:

«Однажды я застал в редакционной комнате товарищей Еремеева и Молотова. „Не хотите ли поехать для работы в Кронштадт?“ — встретили они меня вопросом. „Здесь недавно были кронштадтцы, — пояснил тов. Молотов, — они просят дать им хоть одного литератора для редактирования местного партийного органа `Голос правды`. В частности, называли вашу фамилию“. Я ответил полным согласием. „Но только если ехать, то нужно немедленно, — прибавил тов. Еремеев, — они очень просили, так как находятся в затруднительном положении. Влияние нашей партии в Кронштадте растёт, а закреплять его некому, так как газета не может быть как следует поставлена из-за отсутствия литературных сил“.

17 марта я уже ехал по Балтийской дороге в Ораниенбаум. Поезд был переполнен офицерами, в бурные дни бежавшими из Кронштадта и теперь постепенно возвращавшимися к своим частям. Их разговор вращался вокруг недавних кронштадтских убийств. По их словам, выходило так, что гнев толпы обрушился на совершенно неповинных лиц. Главная вина за эти стихийные расправы над офицерами возлагалась, разумеется, на матросов. Наряду с непримиримым озлоблением офицеры проявляли шкурный страх за ожидающую их судьбу. „Да, не хочется умирать, — сформулировал их общие мысли один молодой поручик, — любопытно бы посмотреть на новую Россию“.