Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

В условиях спецпоселения религиозную организацию жизнедеятельности могли сохранять только компактно депортированные и также компактно расселенные представители «малых» конфессий, т. н. сектанты. Первыми представителями этой категории в Сибири оказались высланные в 1931 г. немецкие колонисты-меннониты.

В мае 1935 г. на спецпоселение в Нарымский округ было направлено «46 семей единоличников-сектантов, саботирующих выполнение гособязательств, численностью в 163 чел.» из с. Плешково Бийского р-на. В июне 1935 г. туда же из Маршанского района Воронежской области было депортировано 14 семей «молчальников» [1321].

Став спецпереселенцами, крестьяне, понеся громадные потери, выжили в комендатурах благодаря прежде всего сохранению традиционных форм самоорганизации. И хотя одни функциональные черты крестьянского хозяйства (экономическая самостоятельность) были утрачены, а другие (трудовая этика, мотивация деятельности) оказались серьезно деформированы, доминантой жизнедеятельности осталась семья. Семья являлась для власти объектом манипулирования, для крестьян же была средством и смыслом существования. Не случайно в качестве основной единицы учета в комендатурах была принята семья/хозяйство.

Материалы личных дел спецпереселенцев достаточно определенно свидетельствуют о нестабильности репрессированных крестьянских семей на спецпоселении на протяжении всего десятилетия. Основным источником разъединения и фактического ослабления вплоть до разрушения традиционно устойчивых крестьянских семей выступала политика властей. Репрессии в отношении глав семей, целенаправленные действия, имевшие целью оторвать молодежь от старшего поколения, фактическое провоцирование детей к отказу от своих родителей ставили большие, средние и даже малые крестьянские семьи на грань выживания. Стремлению властей не допустить «распыления» крестьянской ссылки спецпереселенцы отвечали неповиновением, которое выражалось в разных формах: они шли на раздел семей, заключали фиктивные браки, совершали побеги и т. д. В этой неравной борьбе потери несли обе стороны: государство не получало желаемой стабильности крестьянских хозяйств и их «прочного оседания» в комендатурах, уменьшались размеры семей спецпереселенцев, типичными становились неполные семьи. Важно, что росло число одиночек-бессемейных: если в 1930 г. средняя семья, отправленная на спецпоселение, насчитывала 5 чел., то в 1938 г. аналогичный показатель составлял уже 4 чел. [1322]Подобное снижение за столь малый отрезок времени сопоставимо лишь с эпохой войн и революций (1914–1921 гг.).

Правомерен вопрос, являлось ли репрессированное крестьянство (спецпереселенцы) консолидированным социумом со своим специфическим самосознанием, системой ценностей и групповым повелением? Ответ на него лежит в реконструкции облика и поведения крестьянства на «входе» в систему спецпоселений и в канун войны, т. е. спустя десять лет. Безусловно, в момент массовой депортации подавляющая часть высланных ассоциировала себя с крестьянством (но не с кулачеством), таковым продолжала оставаться в психологическом и поведенческом отношении и в период пребывания на спецпоселении. Этому способствовало как сохранение социально-демографической основы жизнедеятельности (крестьянская семья оставалась единицей «спецучета»), так и традиционной сферы занятости для значительной массы спецпереселенцев (земледелие, животноводство, лесозаготовки, промыслы, извоз и т. д.). Хотя в течение 1930-х гг. большая часть спецпереселенцев оказалась занятой в сферах индустрии (промышленность, строительство, транспорт), но и в этом случае спецпереселенцы использовались на производстве в значительной мере как неквалифицированная рабочая сила, занятая тяжелым физическим трудом, сохраняя в непроизводственной сфере традиционные черты жизнедеятельности (спецпереселенческие семьи на стройках, приисках, леспромхозах наделялись земельными участками для ведения подсобного хозяйства), консервируясь тем самым в пограничном положении полурабочих-полукрестьян. Тем более крестьянский характер поведения и деятельности сохранялся в среде спецпереселенцев, объединенных в неуставные сельскохозяйственные и кустарно-промысловые артели, в которых характер труда, за исключением специфических черт его организации, практически не отличался от труда колхозников. Вместе с тем нельзя не видеть и условий и факторов, действовавших в направлении раскрестьянивания «по-социалистически». Крестьянство не только утратило в ходе «раскулачивания» свое имущество и собственность, но вместе с ними и свободу передвижения, выбора места и рода деятельности. Государство вторглось даже в крестьянскую структуру семейно-брачных, межпоколенческих отношений, серьезно деформировав их. Культивируя фаворитизм молодежи, выстраивая для нее систему льгот и привилегий (обладавших ценностью только в системе спецпоселений), власти создавали уродливую иерархию отношений внутри семьи, в которой глава (отец) оказывался в своем социальном статусе зачастую ниже детей, получавших возможность образовательного и должностного роста внутри спецпоселений, а также выезда из них. Государственный патернализм породил такие гротескные формы, как стремление некоторых родителей сдать или подбросить своих детей в детские дома. С той же целью родители, сбегая из спецпоселков, оставляли в них малолетних детей (родители объявлялись в розыск, а дети направлялись в детские учреждения и попадали в категорию «полусирот»).