Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Местные партийные функционеры в каждом проявлении недовольства жителей края были склонны усматривать следствие скрытой агитации политссыльных, однако они не могли привести конкретные доказательства этого. Предполагалось, что ссыльные участвовали в составлении резолюции к первой беспартийной конференции, проходившей в феврале 1925 г. в Парабели. Власти также считали, что с увеличением численности ссыльных росла их активность, направленная на «разложение партийных и комсомольских товарищей и срыв советской работы». В начале 1925 г. секретарь Нарымского укома РКП(б) Рябов информировал Томский губком о том, что в Парабели и Колпашеве ведется «эсеро-меньшевистская работа». В Парабели, по его мнению, сформировался центр – «штаб Донского». В письме Рябова отмечалась слабость местных партийных ячеек, которые «не могли противостоять ссыльным в их провокационной деятельности», особенно в Парабельском р-не, где члену ЦК ПСР Донскому «противодействовала» только одна ячейка. В этой связи секретарь укома считал необходимым усилить нарымские волкомы не менее чем тремя сильными партийными работниками. Наличие одного секретаря на весь Нарымский край при имеющейся там ссылке также представлялось ему недостаточным. В случае непринятия должных мер Рябов не исключал перспективы восстания, аналогичного по размаху Западно-Сибирскому мятежу 1921 г. [948]Как показали последующие события, опасения местного руководства оказались явно преувеличенными.

Органы ОГПУ тщательно фиксировали любые контакты Донского со ссыльными и местными жителями. В оперативных донесениях сообщалось о предполагаемом «установлении нелегальных связей», «обмене литературой» между репрессированными. Все выезды врача по вызовам политссыльных, в первую очередь Б.В. Чернова, вызывали у властей большие подозрения. Однако Донской, имевший богатый опыт ссылок и тюрем, вел себя предельно осторожно. В июне 1925 г. начальник Томского губотдела ОГПУ Филатов был вынужден констатировать, что «партийной работы среди ссыльных, а равно и участия в нелегальных организациях со стороны Донского нами не замечено» [949].

Среди всех мероприятий ссыльных в Нарымском крае к политическим акциям с большой натяжкой можно было отнести товарищеские партийные суды, например над заподозренными в сотрудничестве с ОГПУ, на некоторых из которых председательствовал Донской. Большинство собраний ссыльных не выходило за рамки досуга. На них, по сведениям Н.М. Донской, ее муж зачитывал собиравшимся свои воспоминания. Состав приглашенных мог быть достаточно широк. «Эсеры начинают дружить с уголовными ссыльными, обрабатывают их – собираются на нелегальные собрания, куда приглашают уголовных», – отмечал в ноябре 1924 г. в товарищеском письме в Томский губком секретарь Нарымского укома РКП(б) Рябов [950].

В беседах с осведомителями ОГПУ Донской неоднократно подчеркивал свою лояльность режиму. В середине 1925 г. он заявлял о невозможности вести подпольную партийную работу «при современной обстановке». Желая склонить власти к своему скорому освобождению, бывший член ЦК ПСР утверждал, что, даже оказавшись на свободе, испытывал бы затруднения в своей партийной работе, поскольку «старых товарищей на свободе нет, а если и есть кто, то их местонахождение ему не известно», «молодые эсеры идут неправильным путем», а «советская власть укрепилась настолько, что ее падения ждать не приходится». В 1931 г. он заявлял: «За время своего пребывания в ссылке я никакой антисоветской работы не вел, не веду и вести не намерен. С политссылкой связи не имею, большинство ссыльных считает меня советским человеком». Со временем, когда стало очевидно, что Донской направил всю свою энергию не на политическую, а на врачебную деятельность, отношение властей к его персоне стало более спокойным. Хотя информаторы ОГПУ и докладывали, что ссыльный «следит за ходом политических событий и ни в коем случае не остается пассивным», начальник СО Томского ОГПУ Шестаков в мае 1929 г. в характеристике Донского писал: «Если в первые годы пребывания в ссылке Донской очень осторожно проявлял эсеровскую деятельность, то за последние два года таковой никакой политической работы как внутри ссылки, так и, судя по перлюстрации документов, за ее пределами не ведет» [951].

Зимой 1925 г. в Нарымский край прибыла партия ссыльных сионистов-социалистов, которые были расселены по разным населенным пунктам. По данным ПП ОГПУ по Сибирскому краю, они быстро наладили контакты между собой, а затем попытались установить связи с местными ссыльными социалистами, стремясь объединить политическую ссылку на почве борьбы за свои права. Они планировали координировать действия ссыльных Нарымского, Туруханского, Зырянского краев, Урала для проведения единовременных акций протеста. Однако инициатива сионистов-социалистов была воспринята прочими политссыльными без энтузиазма. «Старожилы» ссылки настороженно отнеслись к «новичкам». Как следовало из переписки, лидеры ссыльных меньшевиков заявили молодым товарищам, что они разгромлены, устали, не имеют прежней энергии и «тяжелы на подъем». Однако это не остановило последних. Весной 1925 г. в составе этой группы для ведения плановой и партийной работы образовалось «Нарымское бюро» во главе с М.В. Бочковским. Бюро наладило тайную переписку с ЦК сионистов-социалистов в Москве, а также пыталось установить связь с единомышленниками за рубежом через Московский ПКК. Члены группы часто ездили по краю и наносили друг другу визиты. С открытием навигации в Нарымском крае количество взаимных посещений возросло. Ссыльный И.X. Мнухин играл роль разъездного инструктора. О результатах своей нелегальной июньской поездки по краю он писал: «Если ГПУ узнает, то влетит. Видел всех, потолковали о внутренней и внешней политике». В ходе консультаций выявились разногласия по поводу коллективного выступления. Некоторые признавали его возможным только при условии единодушия всей ссылки, считая, что в противном случае ослабнут шансы победы и власть сможет опорочить выступление, ссылаясь на то, что вся ссылка не выступила. Характерно, что планировался протест против «режима ГПУ», а не против политики властей в целом.