Иван Филиппов - Записки о «Третьем рейхе»

Потянулись однообразные дни тюремной жизни. Читать было нечего. С жадностью набрасывался на клочки старых газет, которые мне выдавали надсмотрщики. Через несколько дней я начал лучше ориентироваться в тюремной обстановке. Каждый день в обязанность заключенных входило выносить «парашу» в сопровождении охраны. При выполнении этих обязанностей я несколько раз столкнулся с другими заключенными, которые, к моему удивлению, оказались разговорчивыми. Из их отрывистых, брошенных на ходу фраз узнал, что в этой тюрьме длительное время содержатся немецкие коммунисты и социал-демократы, революционные рабочие Франции, Испании, Италии и других стран. Некоторые из них используются администрацией тюрьмы в качестве рабочей силы. В их обязанности входит разносить пищу заключенным, сопровождать их при надобности, мыть полы и т. д. После первой недели нашей жизни тюремные рабочие знали, что в двух камерах сидят советские люди.

Однажды в туалетной со мной наедине оказался сутуловатый со старческим изможденным лицом рабочий. Он мыл пол. На оголенных по локоть костлявых руках выделялись вздутые синие вены. Не обращаясь ко мне, он прошептал, что хотел бы сказать несколько слов, видя во мне советского человека-коммуниста. Он говорил наспех, отрывистыми фразами, не поднимая головы от пола, по которому медленно водил мокрой тряпкой, и искоса наблюдая, не следит ли за нами стоящий в коридоре за открытой дверью дежурный гестаповец.

— Я — старый немецкий социал-демократ, — шептал рабочий. — Нас здесь много. Расплачиваемся за свои старые грехи. Об этом я открыто говорю теперь своим соседям по камере — коммунистам. Тюрьма нас сблизила. Жаль, что мы, социал-демократы, не объединились с ними раньше. Тогда не было бы этого несчастья.

Он называл какие-то имена погибших в тюрьме его товарищей, говорил о своей семье, о детях, с которыми потеряна связь.

После этой беседы я долгое время не видел старого рабочего и уже думал, не навлек ли он на себя беды. Но неделю спустя мы снова столкнулись с ним.

— Вы все еще здесь, — приветливо прошептал он.— Не падайте духом, вас они побоятся тронуть. Это наше дело — обреченность. О себе я мало беспокоюсь. Обидно, сколько напрасной борьбы вели обе рабочие партии друг против друга. Упустили же главного своего врага — фашизм. В ответе за все оказался немецкий народ. Мы распылили его силы, помогли врагу его сломить. Будете на воле, расскажите об этом от имени старого социал-демократа.

Я обещал выполнить эту просьбу.

Несколько раз к узкой щели «глазка» двери моей камеры чьи-то руки подносили газету и медленно передвигали ее, чтобы можно было прочитать строчку за строчкой. Очевидно, рабочие давали мне знать, что делается в мире. Газеты были заполнены крикливыми сообщениями германского командования с фронтов о разгроме наших армий и о скором захвате Москвы.

В моем положении лучше всего было просто не доверять этим сообщениям, не ослаблять свою веру в непобедимость нашего народа. Так я и поступал: тихо распевал песни, занимался зарядкой, не обращая внимания на то, что к двери подходили какие-то люди, улыбались, глядя в «глазок» и, очевидно, думая, что я слишком уверен в своей счастливой судьбе.

Стояли жаркие дни. Воздуха в камере было мало, она накалялась, как топка. Сон пропал. Только на десятый день пребывания в тюрьме меня и Костю вывели впервые в тюремный двор на 15-минутную прогулку. И это повторялось до конца нашего выхода из тюрьмы.

9 июля был самый радостный день во всей моей жизни в Германии. Не могу поэтому удержаться от того, чтобы не рассказать о нем несколько слов.

В полночь с 8 на 9 июля ко мне в камеру пришел надзиратель. Он предупредил о том, чтобы в 4 часа я не спал. Что это может значить? — думал я, пытаясь найти ответ. И вскоре он был получен. Надзиратель в сопровождении гестаповца принес бритвенный прибор. Я понял, что меня готовят «вывести в свет», а с такой бородой, которая у меня отросла за 17 тюремных дней, гитлеровцы, видимо, не хотели показывать. Та же процедура происходила и у моего соседа по камере — Кости.

Разве можно было уснуть после всего этого? Верилось именно в то, что под давлением нашего правительства гитлеровцы намереваются передать нас в руки советских властей. И только знание того, что представляют собой гестаповцы, готовые на всякую подлость, приглушало искры преждевременного восторга.

Что послужило поводом для гестаповцев вспомнить о нас?

Как мне сообщили позднее, дело обстояло следующим образом.