Пьер Видаль-Накэ - Черный охотник. Формы мышления и формы общества в греческом мире

Эта история умалчивает, уподобился ли Дримак герою «Скотного двора» Джорджа Оруэлла и повесил ли на воротах своего лагеря изречение, которое, в слегка перефразированном виде, должно было гласить: «Все рабы равны, но некоторые рабы равнее» [610].

Шестая книга «Пира мудрецов» Афинея — настоящий клад для тех, кто интересуется терминологией и историей древнегреческого рабства [612]. Афиней цитирует хиосского историка Феопомпа; в последние годы данный отрывок является предметом дискуссии о рабстве: «После фессалийцев и лакедемонян первыми из греков, кто стал использовать рабский труд, были хиосцы, которые, правда, приобретали рабов совсем другим способом. Лакедемоняне и фессалийцы учредили, как известно, сословие рабов (douleia) из греков, проживавших в прежние времена на землях, которые сегодня занимают эти два народа: лакедемоняне — территорию ахейцев, фессалийцы — области перребов и магнетов. В первом случае попавших в рабство греков называют илотами, во втором — пенестами. Что касается жителей Хиоса, то они сделали своими рабами (oiketai) купленных за деньги варваров» [613].

Почему именно этот отрывок из XVII книги «Филиппик» находится в центре современных споров о рабстве? Сопоставив его с надписью, известной под названием «Хиосская конституция» [614], М. Финли пришел к своему знаменитому выводу: «Одна из важнейших черт греческой истории — совместная, плечо к плечу, поступь свободы и рабства» [615].

К тому же в рассматриваемом отрывке четко противопоставляются два типа «рабства», знакомые грекам: «илотия» и «товарное рабство» (l'esclavage marchandise французских и chattel-slavery английских авторов). Противопоставление Феопомпа основано на ряде оппозиций:

1. В области хронологии: до — «древнее» рабство (а еще раньше — вообще никакого рабства), после — «новое» рабство.

2. В этнической сфере: «древние» рабы — греки, «новые» рабы — варвары.

3. В способах приобретения: «древние» рабы завоевывались, «новые» — покупались на рынке.

После выхода в свет в 1959 г. книги Д. Лотце (Lotze Ζ).), название которой заимствовано у александрийского грамматика Поллукса, давшего определение тем, кто находился «между свободными и рабами» [616], основная дискуссия как раз оказалась связанной с интерпретацией двух типов «рабства», различаемых Феопомпом [617]. Исследования на данную тему хорошо известны [618]. Участвуя в дискуссии, я пошел по двум направлениям. Во-первых, опираясь на выводы К. Моссе (Mossé 1961), я попытался показать, что две группы рабов значительно отличались одна от другой в том, что касалось их участия в политической борьбе [619]. С одной стороны — полная политическая пассивность «товарных» рабов, даже если они были сконцентрированы в большом количестве в одном месте, как, например, в Лаврионских рудниках Аттики, с другой — заметная политическая активность илотов, пенестов и др. Невозможно представить союз рудокопов Лавриона с афинскими фетами, направленный на установление более радикальной демократии, но мы знаем, что в 397 г. до н. э. Кинадон пытался организовать низшие слои спартанского общества на борьбу против гомеев, которым один из осведомителей эфоров донес, что «руководители заговора посвятили в свои планы лишь немногих, и притом лишь самых надежных людей, но они хорошо знают, что их замыслы совпадают со стремлениями всех гелотов, неодамодов, гипомейонов и периэков: ведь когда среди них заходит разговор о спартиатах, то никто не может скрыть, что он с удовольствием съел бы их живьем» (Ксенофонт. Греческая история. III. 4. 4—11, пер. С. Я. Лурье). Это различие в поведении обеих групп представляется мне фундаментальным. Поэтому всякий раз, когда речь заходит о волнениях или восстаниях рабов в классическую эпоху, в ходе которых, помимо требований личной свободы, выдвигались еще и политические требования, можно с уверенностью относить их участников к типу «древних» рабов по классификации Феопомпа, хотя порой источники и не говорят об этом открыто [620]. Активность одних и пассивность других прекрасно видны на таком примере: если илоты служили в спартанской армии, то афинских рабов могли завербовать на военную службу лишь в исключительных случаях, при этом завербованные рабы подлежали освобождению [621].

Второе направление моего исследования было совсем другим, оно касалось мифа, легендарной традиции и утопии [622]. Известно, что из жизни греческого полиса напрочь исключались женщины, рабы, чужеземцы и (временно) юные граждане; я предпринял попытку ответить на вопрос: какую роль женщины и рабы играли в «перевернутом мире» вымысла и утопии, в какой-то мере являвшемся изнанкой «нормального мира»? Когда речь идет о Спарте, Аргосе или Локрах, — словом, о тех местах, где господствовали отношения илотии, то «перевернутый мир» управляется женщинами и рабами. Напротив, афинянин Аристофан в комедии «Женщины в народном собрании» изображает общество, где женщины властвуют, а рабы продолжают трудиться в поле; аналогичным образом в «Лисистрате» ни одна чужеземка или рабыня не участвует в захвате Акрополя — о власти рабов здесь нет и не может быть речи [623].