Пьер Видаль-Накэ - Черный охотник. Формы мышления и формы общества в греческом мире

От такого положения поэма Гесиода предлагает спасаться одним средством: монотонным повторением полевых работ. Здесь впервые в греческой литературе циклическое, круговое время проявляется как время людей. Впрочем, как и во всех первобытных календарях, это не слишком правильный цикл; у каждого месяца, у каждого дня имеются свои собственные достоинства и недостатки, и те и другие божественного происхождения, ибо дни - «от Зевса» ("Ηματα Διόθεν) [206].

Однако для лирических поэтов, оторванных от земли, эти средства оказываются бессильными. Зло само по себе остается все тем же. Человек определяется как «эфемерный» не потому, что его жизнь коротка, а потому, что его участь связана со временем [207]. Само время - не что иное, как череда непредвиденных случайностей жизни. Именно об этом напоминает знаменитый стих Архилоха: γίγνωσκε δ oîoç ρυομός ανθρώπους εχει («Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт») [208], эхом отзывающийся у Вакхилида:

Из этого падшего времени лирические поэты взывают ко времени более величественному, Солонову «времени мщения» [210], которое восстановит справедливость; к тому, о котором великолепно сказал Пиндар:

которое одним лишь тем, что оно миновало, и создало историю. Кроме времени Пиндар упоминает о вечности: [212]именно у него впервые говорится о череде из трех жизней, позволяющей мудрецу вырваться из времени людей.

У Софокла один из персонажей говорит:

Как и человек у лирических поэтов, трагический герой ввергнут в мир, которого не понимает.

В любой из трагедий Софокла рассказывается именно о таком дне; расследование Эдипа, разворачивающееся в течение одного дня (Софокл. Царь Эдип. 438), приводит к победе неожиданного следователя -времени:

Время людей, которому хор в «Трахинянках» (129 сл.) дает такое определение:

включается тем самым в более широкую сферу: это « всесильное время» (παγκρατης χρόνος) (Софокл. Эдип в Колоне. 609), возводимое в ранг божества.

Согласно одному сообщению, совершенно неправдоподобному, но показательному для характеристики изменившегося мышления, Фалес Милетский предсказал солнечное затмение; в другом случае, воспользовавшись своими познаниями о небесных явлениях, он загодя взял внаем маслобойни и с выгодой пропустил через них весь богатый урожай маслин [214]. Размышления над астрономией позволили милетской школе выстроить время в космологии строго циклически. У Анаксимандра начала вещей «выплачивают друг другу правозаконное возмещение неправды (= ущерба) в назначенный срок времени» [215]. Это представление, «происходящее из столкновения [...] зноя и влаги в круговороте времен года» (Cornford 1952: 168), рожденное также полисом с его идеалом справедливости [216]распространяется таким образом и на возникновение всего мира в целом, которое повторяется бессчетное число раз [217]. Пары противоположностей из «Теогонии» обращаются таким образом по одному и тому же кругу. Время богов превратилось в космическое время. Критика Гесиода, подспудно присутствующая у Анаксимандра, становится явной у Гераклита. Эфесец, провозглашающий тождество противоположностей [218]на некоем более высоком уровне, утверждает, что «совместны у (окружности) круга начало и конец» [219], упрекает Гесиода, который «не знал (даже] дня и ночи! Ведь они суть одно» [220]и различал хорошие и плохие дни несмотря на их принципиальную равноценность [221].

Если добавить, что, согласно доксографической традиции, Гераклит рассчитал продолжительность «великого», или космического, года [222], то станет ясно, что во взглядах философа из Эфеса нашли свое выражение основные признаки так называемой «эллинской» концепции времени [223].