Фернан Бродель - Часть 1. Роль среды

Таким образом, мы подошли к расчленению истории на несколько уровней. Или, если угодно, к различению в историческом времени времени географического, социального и индивидуального. Или, если угодно, к разделению человека на нескольких персонажей. Пожалуй, за это коллеги обидятся на меня больше всего, даже если я стану утверждать, что традиционное деление тоже препарирует живую и по существу неделимую историю; что, вопреки Ранке и Карлу Бранди, история-рассказ тоже являет собой философию истории, а вовсе не некий метод или объективный метод по преимуществу; что эти уровни, как я покажу в дальнейшем, представляют собой не что иное, как только средство изложения, и что я не закрываю перед собой пути перехода с одного уровня на другой. Но к чему оправдываться? Если меня и упрекнут в том, что части этой книги плохо пригнаны друг к другу, то надеюсь, что отдельные ее куски изготовлены вполне сносно, в согласии с правилами нашего ремесла.

Надеюсь также, что меня не упрекнут в чрезмерных амбициях из-за моей потребности в панорамном взгляде и моего стремления к нему. Может быть, история не столь уж безоговорочно осуждена возделывать сады, прочно огражденные высокими стенами. Ведь иначе она не сумеет приблизиться к достижению одной из своих нынешних целей, к решению сегодняшних насущных задач, к поддержанию контактов с такими молодыми, но столь бурно развивающимися науками о человеке. Возможен ли в 1946 году подлинный гуманизм без честолюбивой истории, сознающей свои обязанности и свои безграничные силы? «Страх перед большой историей убил большую историю», — написал в 1942 году Эдмон Фараль. Так пусть же она возродится! 1

Май 1946 г.

1Список моих долгов велик. Чтобы перечислить их, потребовался бы целый том. Назову только самые главные. Я должен выразить признательность своим учителям из Сорбонны, которые работали двадцать пять лет назад: Альберу Деманжону, Эмилю Буржуа, Жоржу Пажесу, Морису Олло, Анри Озе *AA . Они направили мой интерес в сферу экономической и социальной истории и постоянно ободряли меня своим дружеским участием. В Алжире мне довелось воспользоваться любезным содействием Жоржа Ивера, Габриэля Эске, Эмиля-Феликса Готье, Рене Леспеса; я имел удовольствие в 1931 году слушать там замечательные лекции Анри Пиренна.

Особо я хочу поблагодарить испанских архивистов, которые помогали мне в моих разысканиях и были моими первыми наставниками в испанистике: это Мариано Алькосер, Анхель дела Плаза, Мигель Бордоно, Рикардо Магдалена, Гонсало Ортис. Я вспоминаю их с большим теплом, как и наши споры в Симанкасе, «исторической столице» Испании. В Мадриде меня принимал со своей поистине королевской интеллектуальной щедростью Франсиско Родригес Марин. Равным образом благодарю архивистов Италии, Германии и Франции, которых я донимал вопросами в ходе своих поисков. Особое место в моей благодарной памяти занимает М. Трухелка, известный астроном, неподражаемый архивист из Дубровника, бесценный спутник в моих странствиях по библиотекам и архивохранилищам.

Список коллег и студентов, оказывавших мне помощь в Алжире, в Сан-Паулу и в Париже, сам по себе очень длинен, и его продолжение теряется в перечне многих стран. Особо я благодарю Эрла Дж. Гамилтона, Марселя Батайона, Робера Рикара, Андре Эмара, в разных аспектах способствовавших моей работе. Двое моих сотоварищей по плену также оказались связанными с моими занятиями: г-н Адде-Видаль, адвокат апелляционного суда в Париже, и Морис Руж, урбанист и в свободное время историк. Не могу обойти вниманием содействие, в котором мне ни разу не отказывал маленький коллектив «Ревю Историк» — Морис Крузе и Шарль-Андре Жюльен, в те времена когда Шарль Бемон и Луи Эзенман опекали там нашу юношескую агрессивность. На заключительной стадии работы над книгой я использовал замечания и советы Марселя Батайона, Эмиля Корнарта, Роже Диона и Эрнеста Лабрусса.

Самый большой долг составляет то, чем я обязан «Анналам», их урокам и их духу. Богу известно, что я стараюсь отплатить за них по мере сил. Только перед войной я познакомился с Марком Блоком, но думаю, однако, что ни один уголок из сокровищницы его мысли не остался для меня закрытым.

Могу ли я, наконец, добавить, что без энергичного и пристрасгного участия Люсьена Февра этот труд, несомненно, не получил бы столь скорого завершения? Его советы и ободрительные высказывания вывели меня из череды сомнений но поводу обоснованности моей затеи. Не будь его, я наверняка в который раз занялся бы пересмотром своих записей и картотек. Неудобство великих предприятий заключается в том, что, погружаясь в них, теряешь чувство меры, хотя и в этом бывает своя прелесть.