Джон Уоллес-Хедрилл - Варварский Запад. Раннее Средневековье

В 451 г. гунны под предводительством Аттилы, их величайшего воителя, обратились против своих бывших хозяев и силой вторглись в Галлию под предлогом нападения на вестготское королевство Тулузу. Опасность оказалась настолько ощутимой, что объединила Аэция с вестготами; и вот летом они бок о бок встретили Аттилу на Каталаунских полях вблизи Труа и нанесли ему поражение. Аттила был выбит из Галлии; его следующим и последним ударом — к ужасу Аэция — стало нападение на Италию. Однако, что интересно, это поражение гуннов могло бы обернуться разгромом, а разорения Италии никогда бы не произошло, если бы Аэций этого захотел; ведь он удержал последнюю атаку вестготов, предпочитая, как выясняется, чтобы гунны выжили для того, чтобы в другой раз сражаться на его стороне и, возможно, с вестготами. Аэций был последним римлянином на Западе, который отстаивал — и защищал с оружием в руках — нечто, хотя бы отдаленно напоминавшее интересы Империи (хотя это, правда, не уберегло его от кинжала императора Валентиниана III). Он сражался вместе с одними варварами против других; он действовал в интересах узкого круга сенаторов, в руках которых по-прежнему находились лучшие владения, еще не захваченные варварами. Его самая заветная мечта, устранение вестготов, осталась столь далекой от выполнения, что вестготское королевство достигло своего зенита всего через несколько лет после его убийства; и тем не менее в глазах современников он был олицетворением чего-то римского, и, что бы это ни было, оно умерло вместе с ним.

Сами того не желая, готы и гунны преуспели в одной области созидательной деятельности, в которой чаще всего им вовсе отказывают. Они придали западной Церкви новое значение. Достигли они этого тем, что благодаря им местное сопротивление повсюду стало отождествляться с епископами; тем, что они напали на Рим; а в случае готов просто тем, что были

арианами.

О реакции епископов на вторжение нам рассказывают многие жизнеописания, некоторые из которых современны описываемым событиям. Естественно, все это пропагандистская литература, требующая осторожности в употреблении. И все же нет оснований сомневаться в значительной точности их общего утверждения — что епископы были на высоте, ведь для христианина напасти являются необходимым элементом жизни. Они были первыми там, где светские власти терпели крах. Например, один аквитанский поэт подарил нам образ престарелого епископа, выводящего свою паству из горящего города; св. Эньян, ободряющий жителей Орлеана; и третью картину — не относящуюся к епископам — на которой св. Геновефа убеждает парижан не пускаться в бегство. Остается впечатление, что епископы или ортодоксальные общины в целом выступали за стабильность. Они предлагали оставаться на своих местах и при своей собственности. В конце концов варвары могли оказаться немногим более нежелательными, чем чиновники имперского правительства в Равенне, чередующие равнодушие с вымогательством. Этим, возможно, объясняется любопытная двойственность тематики аквитанской христианской литературы: с одной стороны, готы приветствовались как избавители от римлян, а с другой — подвергались острой критике за безжалостное обращение с церковным имуществом и, что еще важнее, с ортодоксальными лидерами. Готам понадобилось некоторое время, чтобы оценить значение епископов как посредников между собой и имперским правительством, хотя, даже отдавая им должное, они, будучи арианами, держались особняком. Тем не менее сам факт выживания ортодоксальных общин в римской Галлии можно назвать триумфом; стоит также отметить, что повсюду, за исключением Африки, ариане были гораздо более терпимыми по отношению к ортодоксам, чем ортодоксы по отношению к арианам. В умах людей ортодоксальные епископы уже стали отождествляться с консерватизмом, преемственностью и с той самой римской традицией, которой угрожали их предшественники. Более того, они добились этого без всякой помощи. Так на свет появился галликанизм.

Нападения на Италию также находят отражение в христианских жизнеописаниях. Мы читаем о том, что Максим, епископ Туринский, тщетно призывал свою паству не страшиться гуннов и уповать на Бога, который даровал Давиду победу над Голиафом. Разве в Писании не обещано помилование каждому городу, в котором обрящется хотя бы десять праведников? Турин помилован не был. Но еще хуже пришлось крупному городу Аквилее, само местоположение которого веком позже оказалось трудно определить. Было и много других. Но Рим, величайший из всех, оказался более удачливым. Разумеется, он пострадал от варварских нападений; археологи нашли подтверждения разрушений и пожаров внутри городских стен. Тем не менее до середины шестого века он оставался, в сущности, таким же, каким его знала античность. И, что еще важнее, римские епископы начинали пользоваться подлинным влиянием, еще не над всей Европой, но над самим городом и Италией. Это не было предопределено. Как мы уже видели, сообщество сенаторов, основных землевладельцев Италии, в Риме чувствовало себя лучше всего и именно там пользовалось самой большой властью. Не ослабевал и их контроль над территориальной политикой, так как с течением времени они перестали быть язычниками и превратились в ортодоксальных христиан. Император, несмотря на свою непричастность к ним, также имел среди них своих официальных представителей. Превосходство, которого постепенно добивались римские епископы, следует отнести на счет самых разнообразных причин, причем отсутствие любой из них могло бы оказаться для них роковым.