Леонид Васильев - Проблемы генезиса китайского государства

Показательно, что Маркс, давший миру образец классового анализа, вообще не применяет понятия «класс» по отношению к азиатским структурам. И это отнюдь не случайное умолчание; он просто не видит места для классов и тем более классовых антагонизмов в той структуре с ее отсутствием частной собственности, которая была им описана и которая, по его мнению, была присуща восточным обществам, причем не только древним. Подобный подход, однако, отнюдь не адекватен признанию бесклассовости азиатской структуры в полном смысле слова. Пусть классов нет, так как они не сложились и не могли возникнуть при отсутствии частной собственности. Но есть социальное и имущественное неравенство, есть социальный антагонизм, причем весьма и весьма суровые, подчас по своим проявлениям вопиющие, даже кое в чем несравнимые с европейскими классовыми. Я имею в виду восходящий к гегелевскому анализу восточных обществ тезис о «поголовном рабстве» на Востоке[3, с. 485].

Касаясь этой проблемы, Маркс подчеркивал, что отдельный человек, т. е. подданный восточного государства, существующий в рамках азиатской формы собственности, «никогда не становится собственником, а является только владельцем, он, по сути дела, сам — собственность, раб того, в ком олицетворено единство общины, и поэтому рабство не подрывает здесь условий труда и не видоизменяет существо отношения» [3, с. 482]. Очень важная, принципиальная мысль. Рабство в азиатском обществе не может активно и эффективно менять существо отношений, ибо для этого нет базы — частной собственности. Маркс особо настаивал на том, что рабство и крепостная зависимость, которые он обычно рассматривал как параллельные однопорядковые и сопоставимые явления, являются производными, никогда не первоначальными отношениями, что они представляют собой дальнейшие ступени «развития собственности, покоящейся на племенном строе», и «неизбежно изменяют все его формы», однако «меньше всего могут они это сделать при азиатской форме» [3, с. 482]. Иными словами, возникающие и при азиатской форме рабство и крепостничество не становятся доминирующим типом отношений.

Не рабы и не крепостные, а крестьяне-общинники были в восточном обществе основным эксплуатируемым и политически бесправным социальным слоем, причем степень их эксплуатации и бесправия могла быть сколь угодно большой. Следует особо отметить, что Маркс отнюдь не заблуждался на сей счет и не строил иллюзий в стиле Вольтера. Как раз напротив, он не раз клеймил деспотизм и произвол на Востоке, отмечал отсутствие там свободы личности с ее юридически гарантированными правами. И классическая фраза о «поголовном рабстве», несмотря на ее явную метафоричность, была точной и суровой оценкой социально-политической структуры - обществ Востока.

Таким образом, социальные антагонизмы Марксом отнюдь не игнорировались. Но он не считал их классовыми, во всяком случае в том смысле, как он обычно применял понятие «класс». Сущность таких антагонизмов, как и сущность эксплуатации в азиатских обществах, проявлялась во взаимоотношениях между государством и его аппаратом управления и принуждения, с одной стороны, и массами крестьян-общинников, т. е. основным контингентом подданных восточного государства — с другой. Но что же это в таком случае за государство, на какой основе оно возникло?

Подробно разбирая проблему общественных должностей в первобытных общинах, Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге» обратил внимание на то, что именно носители такого рода должностей, использовавшие отправление своих общественно полезных и даже, я бы сказал, общественно необходимых функций подчас «в целях обогащения», были «облечены известными полномочиями» и являли собой «зачатки государственной власти». Развивая ту же мысль в полемике с Дюрингом, Энгельс писал: «Нам нет надобности выяснять здесь, каким образом эта все возраставшая самостоятельность общественных функций по отношению к обществу могла со временем вырасти в господство над обществом; каким образом первоначальный слуга общества, при благоприятных условиях, постепенно превращался в господина над ним; каким образом господин этот выступал, смотря по обстоятельствам, то как восточный деспот или сатрап, то как греческий родовой вождь, то как кельтский глава клана и т. д.; в какой мере он при этом превращении применял в конце концов также и насилие и каким образом, наконец, отдельные господствующие лица сплотились в господствующий класс. Нам важно только установить здесь, что в основе политического господства повсюду лежало отправление какой-либо общественной должностной функции и что это политическое господство оказывалось длительным лишь в том случае, когда оно эту свою общественную должностную функцию выполняло» [4, с. 184]. Подобное представление об истоках государственной власти и государства разделял и Маркс, не раз подчеркивавший общественно-должностные функции государства как организатора производства: «Общие для всех условия действительного присвоения посредством труда, ирригационные каналы, играющие очень важную роль у азиатских народов, средства сообщения и т. п. представляются в этом случае делом рук более высокого единого начала - деспотического правительства, витающего над мелкими общинами» [3, с. 464].