Была ранняя весна нового, 1405 года. Тайно отправленное в китайский поход войско было возвращено назад, в Самарканд. А послы, не видевшие родины почти десять лет, поехали домой, так ничего и не добившись и — вряд ли — что-то поняв.
«Походы Тимура сопровождались не менее жестокими избиениями, чем походы Чингиз-хана, — писал некогда Бартольд, — к грубой жесткости присоединялось утонченное, болезненное зверство; но Тимур старался придать своей созидательной деятельности столь же грандиозные масштабы, как разрушительной. Избивалось десятками тысяч население больших городов, строились высокие башни из черепов убитых, тысячи людей подвергались мучительной казни; и в то же время устраивались грандиозные оросительные системы, воздвигались великолепные здания, особенно в столице Тимура, Самарканде, куда завоеватель, иногда насильно, приводил мастеров и ученых из опустошенных им земель.
Селения, построенные вокруг Самарканда, получили названия по самым большим городам мусульманского мира — Дамаску, Мисру (Каиру), Ширазу и Султании, чем Тимур хотел наглядно выразить превосходство своей столицы над прочими городами. Здания строились в персидском стиле, но своими размерами значительно превосходили свои образцы. На последнем настаивал сам Тимур, лично дававший указания архитекторам и удивлявший их своими художественными замыслами, с которыми, по-видимому, не всегда могла справиться техника.
Здания тимуровской эпохи, теперь большей частью находящиеся в состоянии полного разрушения, потребовали ремонта уже в XVI веке. Самое великолепное из них, самаркандская соборная мечеть (так называемая мечеть Биби-ханым), считалось опасным уже при жизни Тимура: во время пятничного богослужения молившиеся со страхом прислушивались к звукам от падения кусков камня, вероятно, с купола здания».
Империя Тимура — увы! — как и его здания, оказалась недолговечной…
Так вот за пару лет сошли в могилу Баязед Молниеносный, от имени которого в Европе дрожали от ужаса, Тимур Великий, пытавшийся сложить монгольскую империю заново, и Тохтамыш, который тоже мечтал о восстановлении величия своей части некогда Великой Монголии — Золотой Орды.
1402, 1405, 1406 годы. В живых пока что оставался только один из «стариков» — Идигу, фактический властитель Золотой Орды. Он тоже желал вернуть это величие, но четко знал: возвращать его нужно своими силами, не опираясь на помощь сильного соседа.
Арабшах так рисует портрет этого властителя: «Был он очень смугл (лицом), среднего роста, плотного телосложения, отважен, страшен на вид, высокого ума, щедр, с приятной улыбкой, меткой проницательностью и сообразительностью, любитель ученых и достойных людей, сближался с благочесгивцами и факирами, беседовал (шугал) с ними в самых ласковых выражениях и шутливых намеках, постился и по ночам вставал (на молитву), держался за полы шариата, сделав коран и сунну да изречение мудрецов посредником между собою и Аллахом всевышним».
Тохтамыш рисует его портрет презрительным наименованием: «…этот человек Идигу». Между «держащимся за полы шариата» вельможей и «человеком Идигу», не имеющим никакого титула, разница колоссальная.
Едигей
С Тимуром его связывала долгая дружба, но он очень хорошо понял цену такой дружбы, и, когда Тимур отправил его уничтожить Тохтамыша, Идигу быстро сообразил, чего хочет Тимур — получить Золотую Орду, прикрепить ее намертво к Великой Империи. Идигу видел, что империи больше нет.
Значит, к империи Тимура? Но туда Идигу совсем не хотел. Он был, скажем, гражданином другого государства. И не удивительно, что, отлично гоняя Тохтамыша, Идигу использовал Тимуров рецепт: посадил «своего» хана и управлял за него, а Тимуру отписался в ответ на негодующую эпистолу, что «он прожил с ним двадцать лет и был тем, кому он более всех доверял, и что знает его слишком хорошо и все его хитрости и что такими уловками его не провести, что он понимает, что все эти доводы только для того, чтобы обмануть, и если они действительно станут друзьями, так только на поле [брани] с оружием в руках».
Отношение Идигу к Тимуру понятно: он просчитал ходы Великого Эмира и сообразил, что Золотой Орде ничего хорошего не светит. А точнее — при Тимуре Идигу не может рассчитывать на то же положение в Орде, которое занимал сам Тимур в своем государстве. Прежде он точно так же испугался, увидев, что Тохтамыш год от года становится все опаснее и самостоятельнее. Очевидно, что после воцарения Тохтамыша Идигу быстро осознал, что этот хан не позволит ему занять мамаево место — то есть сделать хана ширмой; да уж, Тохтамыш бы этого ни за что не позволил!
Читать дальше