Владимир Айзенштадт - Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры

В этом очерке, посвященном пребыванию Чюрлёниса в Петербурге, мы и пытаемся понять, что же нашел он в нашем городе – городе последнего этапа своей жизни и творчества. То ли, о чем он писал другу и что считал «смешным, глупым и даже противным», или, может быть, то, что согласился бы назвать жизнью.

Петербургский художник Мстислав Добужинский, принадлежавший к древнему литовскому роду, вспоминал, что осенью 1908 года, перед приездом Чюрлёниса в Петербург, он получил из Вильнюса известие, что там появился художник, изображающий красками музыкальные темы.

Из дилетантских суждений об этих картинах, сопровождавшихся эпитетами «чудак», «декадент», он понял, что речь идет о необычном художнике, который к тому же был композитором. «В особенности, – пишет Добужинский, – заинтриговало меня то, что он, как говорили, изображал какую-то фантастическую Литву… „Лик“ Литвы оставался для меня загадочным и поэтичным, скрытым в густом тумане, и в появлении Чюрлёниса я надеялся увидеть какой-то просвет».

Узнав, что Чюрлёнис собирается приехать в Петербург, Добужинский и художники его круга «с нетерпением стали ждать этого знакомства».

Приехав в Петербург, Чюрлёнис не решился зайти ни к Добужинскому, ни к Сомову, который тоже ждал его, «а почему-то, – пишет Добужинский, – послал вперед своего брата, еще более робкого, чем он сам» [262].

Мстислав Добужинский

После того, как Чюрлёнис все же пришел к Добужинскому, он очень скоро освоился там и стал часто бывать к их взаимному удовольствию.

Добужинский прекрасно чувствовал музыку, в его записках постоянно встречаются музыкальные эпитеты. И, конечно, связь Чюрлёниса с музыкой, попытки его как-то соединить звуковое и зрительное мировосприятие, не могли оставить его равнодушным.

Сам же Чюрлёнис, в своем письме невесте 11 октября 1908 года, рассказывал: «Зашел я к Добужинскому. Это очень молодой „джентльмен“ с прекрасной внешностью и чудесный человек. Говорит он немного, но „с толком и расстановкой“. Он посоветовал мне обосноваться и остаться в Питере. По его словам, здесь в среде художников много разных обществ и кружков. Мне нужно выбрать себе что-нибудь по вкусу. Существует общество и у композиторов. Каждые две недели для подлинных ценителей музыки оно устраивает вечера, на которых исполняются произведения неизвестных, но талантливых композиторов и делают другие подобного рода штучки. Я ушел от Добужинского совершенно заполненным. Обрати внимание на то, что все это произошло в первый день моего пребывания здесь» [263].

«Жить Чюрлёнис устроился на Вознесенском проспекте, – продолжает Добужинский, – напротив Александровского рынка, между Фонтанкой и Садовой» [264].

«Петербург того времени нельзя себе представить без Александровского рынка, – пишут краеведы Д. Засосов и В. Пызин. – Он занимал неправильный четырехугольник: Садовая – Вознесенский проспект – Фонтанка – Малков переулок… Это был замечательный, единственный в своем роде, торговый конгломерат – сотни разнообразных магазинов, лавочек, ларьков и открытых площадок… Вдоль магазинов по Садовой и Вознесенскому над тротуарами шла крытая железная галерейка на чугунных столбиках, чтобы и в ненастную погоду прохожие могли бы внимательно и не торопясь разглядывать выставленные на витринах товары.

Под магазинами, выходившими на Вознесенский проспект, были подвалы, в которых торговали известные петербургские букинисты. Никаких вывесок, даже окон на улицу не было, у входа в подвал лежала связка старых книг – символ их товара. Покупатель спускался вниз по узкой каменной лесенке и там мог найти редчайшие издания по любым вопросам… Букинисты были серьезны, полны достоинства, неторопливы, неразговорчивы…

…На углу Фонтанки и Вознесенского находился большой магазин с конной сбруей, дугами, седлами и пр.

По Фонтанке шли лавки с кожевенным товаром…» [265].

Такова была городская среда возле дома, где остановился Чюрлёнис.

М. Чюрлёнис. Соната моря

«Комнату, – отмечает Добужинский, – узкую и темную, он снял в бедной квартире, где постоянно шумели дети и пахло кухней. Здесь я впервые познакомился с его фантазией. В этой крохотной темной комнатушке на бумаге, кнопками прикрепленной к стене, он кончал в те дни поэтичнейшую „Сонату моря“»… [266]