Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Болтон и его конкуренты «сняли крышку» и высвободили ранее связанную энергию. Даже притом, что их технической революции потребовалось несколько десятилетий, чтобы полностью развернуться (в 1800 году британские производственники получали от водяных колес в три раза больше энергии, нежели от паровых двигателей), тем не менее это была величайшая и самая быстрая трансформация за всю мировую историю. Технологические перемены позволили за три поколения пробить «твердый потолок». К 1870 году паровые двигатели Британии генерировали энергию в размере 4 миллионов лошадиных сил, что было эквивалентно работе 40 миллионов мужчин, которые — если бы промышленность по-прежнему зависела от мускулов — съедали бы более чем в три раза больше пшеницы, нежели весь ее сбор в Британии. Ископаемое топливо сделало невозможное возможным.

Местные жители любят называть мой родной город Сток-он-Трент в английском Мидлендсе «колыбелью промышленной революции». Столь большие претензии на славу объясняются тем, что в центральной части города располагались «гончарни», где в 1760-х годах Джозайя Веджвуд механизировал производство керамических ваз. Производство гончарных изделий в промышленных масштабах велось в городе повсюду. Даже мои самые первые археологические опыты в подростковом возрасте, почти два столетия спустя после этих времен, проходили «в тени Веджвуда»: я имел дело с испорченными при обжиге горшками с территории огромной свалки позади фабрики Веджвуда, где он освоил свое ремесло.

Сток-он-Трент зижделся на угле, железе и глине, и, когда я был в юном возрасте, большинство работающих в этом городе вставали до рассвета и шли в шахты, на сталелитейные и керамические заводы. Мой дед был сталеваром; мой отец оставил школу, чтобы отправиться на шахту, когда ему еще не исполнилось четырнадцати лет. В мои школьные годы нам часто рассказывали, что Британия обрела величие и изменила мир благодаря мужеству, твердости духа и изобретательности наших предков. Но насколько я помню, нам никто не говорил, почему именно наши холмы и долины, а не что-нибудь еще в каком-нибудь другом месте стали колыбелью для новорожденной промышленности.

Ответ на этот вопрос является основным в спорах по поводу великой дивергенции — расхождения Запада и Востока. Было ли неизбежным то, что промышленная революция произошла в Британии (фактически в Сток-он-Тренте и вокруг него), а не где-то еще на Западе? А если нет, то было ли неизбежным то, что она произошла на Западе, а не где-нибудь еще? Или — поставим вопрос по-другому — что же, собственно, вообще произошло?

Во введении к этой книге я сетовал, что даже притом, что эти вопросы на самом деле заключались в том, было ли доминирование Запада предопределено в отдаленном прошлом, — специалисты, предлагающие ответы, редко заглядывают в прошлое далее чем на четыреста или пятьсот лет. Я надеюсь, к этой странице я уже в полной мере изложил свою точку зрения — что лучшие ответы на указанные вопросы позволит получить рассмотрение промышленной революции в длительной исторической перспективе, — что и было вкратце сделано в первых девяти главах этой книги.

Промышленная революция была уникальна тем, насколько сильно и насколько быстро она повысила уровень социального развития, но в остальном она была очень похожа на все взлеты, случавшиеся в предшествовавшей истории. Как и во всех более ранних эпизодах быстрого (относительно) роста уровня социального развития, она случилась в области, которая еще незадолго до того была скорее периферией. С момента возникновения сельского хозяйства главные центры расширялись путем различных комбинаций колонизации и имитации, когда население на периферии адаптировало то, что срабатывало в центре, и порой приспосабливало это к совсем иным условиям на окраинах. Иногда этот процесс выявлял преимущества отсталости. Так было, когда земледельцы V тысячелетия до н. э. обнаружили, что единственным способом, позволяющим жить в Месопотамии, является ирригация, и в ходе этого процесса Месопотамия превратилась в новый центр; или когда в I тысячелетии до н. э. города и государства совершали экспансию в Средиземноморском бассейне, и в результате развились новые схемы морской торговли; или когда земледельцы Северного Китая бежали на юг и превратили после 400 года н. э. территорию за рекой Янцзы в новую рисовую окраину.

Когда во II тысячелетии н. э. западный центр из средиземноморского очага стал расширяться на север и запад, западные европейцы в итоге обнаружили, что новые технологии мореплавания могут превратить в преимущество их географическую изоляцию, которая на протяжении долгого времени была причиной их отсталости. Скорее случайно, нежели преднамеренно, западные европейцы создали новые типы океанских империй, и по мере того, как их новая атлантическая экономика способствовала повышению социального развития, она порождала и совершенно новые проблемы.