Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

В таком грубом изложении это, наверное, выглядит как теория «давней предопределенности», причем настолько отъявленная, насколько это вообще можно себе вообразить. И безусловно, были историки, которые воспринимали географию именно таким образом. Данная идея восходит как минимум к Геродоту, греку V века до н. э., который часто считается «отцом истории». «В благодатных странах люди обычно бывают изнеженными…» [Геродот. «История» 9.122] 10, — настаивал он и, подобно ряду детерминистов после него, пришел к выводу, что география предопределила величие его собственной родной страны. Возможно, самый примечательный пример являет собой Элсуорт Хантингтон, географ из Йельского университета, который в 1910-х годах обработал массу статистических данных, чтобы продемонстрировать, что его родной город Нью-Хейвен в штате Коннектикут имеет почти идеальный климат в отношении стимулирования появления великих людей (лишь Англия была лучше). И напротив, сделал вывод он, «слишком единообразно стимулирующий» климат Калифорнии — где я живу — порождает лишь повышенный уровень психических заболеваний. Жителей Калифорнии, уверял Хантингтон читателей, можно, вероятно, уподобить лошадям, которых загоняли до предела, так что некоторые из них переутомились и потеряли здоровье 11.

Над подобным легко насмехаться. Однако когда я говорил, что география объясняет, почему Запад властвует, я имел в виду совсем другое. Географические отличия оказывают долгосрочные влияния, но они никогда не приводят к «предопределенности». То, что расценивается как географическое преимущество на одном этапе социального развития, может не иметь значения либо может быть явно неблагоприятным фактором на другом этапе. Можно сказать, что хотя география и является движущей силой социального развития, однако социальное развитие, в свою очередь, определяет значение географии. Это «улица с двухсторонним движением».

Чтобы лучше объяснить это — и дать схематичную «дорожную карту», чтобы пользоваться ей далее по ходу этой книги, — я бы предпочел оглянуться на двадцать тысяч лет назад, в самый холодный момент последней ледниковой эпохи. Тогда география значила очень много: значительную часть Северного полушария покрывали ледники толщиной в милю [1609 м], их обрамляли сухие и почти необитаемые тундры [25] Точнее, перигляциальные (приледниковые) холодные степи. — Прим. ред. и только ближе к экватору небольшие группки людей могли жить собирательством и охотой. Юг (где люди могли жить) и север (где они жить не могли) различались до крайности. Однако в пределах южной зоны отличия между Востоком и Западом были относительно незначительными.

Окончание ледникового периода изменило значение географии. Разумеется, полюса оставались холодными, а экватор — жарким. Однако в полудюжине мест между этими крайностями (в главе 2 я буду называть эти места первичными центрами) более теплые погодные условия в сочетании с местной географией благоприятствовали эволюции тех растений и/или животных, которых люди могли доместицировать (одомашнить) — то есть генетически изменить их, дабы сделать более полезными, и в конце концов достичь такой стадии, при которой генетически измененные организмы смогли бы выживать только в симбиозе с людьми. Одомашненные растения и животные — это означало больше еды, а значит — больше людей, а это, в свою очередь, означало больше инноваций. Однако доместикация одновременно означала и более интенсивную эксплуатацию тех самых ресурсов, которые были движущей силой данного процесса. Парадокс развития сработал явным образом.

Все эти центральные регионы на протяжении ледниковой эпохи были, как правило, относительно теплыми и обитаемыми. Однако теперь они становились все более отличающимися — как от всего остального мира, так и друг от друга. География благоприятствовала каждому из них, однако некоторым в большей мере, нежели другим. В одном из этих регионов — на так называемых Холмистых склонах [26] Отечественные авторы традиционно используют для обозначения этого региона термин «Плодородный полумесяц». — Прим. ред. в Западной Евразии — была уникально плотная концентрация пригодных для доместикации растений и животных. А поскольку группы людей во многом подобны друг другу, то именно здесь, где ресурсы были наиболее богатыми, и начался раньше всего процесс, который привел к доместикации. Это случилось примерно за 9500 лет до н. э.