Яков Бутович - Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Незадолго до революции Великий князь Дмитрий Константинович отклонил просьбу Бутовича об официальной поддержке коннозаводчиков-славянофилов, стоявших за орловского рысака в чистоте, и счёл неудобным вмешиваться в их борьбу с западниками-метизаторами. Калинин не мог уклониться от разбора принципиальных разногласий между советскими коневодами, вопрос заключался лишь в том, чью сторону он сочтет нужным принять, а каждая из сторон всеми правдами и неправдами доказывала своё. Главу советского государства не волновал вопрос, отдадут ли прилепских лошадей какому-то другому, тоже государственному, хозяйству. Но перед сцепившимися борцами за один и тот же завод председатель верховного органа советской власти должен был сделать свой выбор и дать директивные указания.

Наши разговоры с Александром Ильичом и Михаилом Николаевичем начались и продолжались во времена разоблачения культа личности, языки уже развязались, однако не помню, чтобы мои почтенные собеседники, рассказывая о трагической судьбе Бутовича, винили кого-либо из советских вождей. Упомянули Троцкого с Лениным, когда зашла речь о Крепыше. Именно тогда в изложении Александра Ильича я впервые услышал историю гибели короля орловских рысаков, а в мемуарах Бутовича прочитал, вплоть до деталей, подтверждение некогда услышанного. Играя на чувствах симбирского уроженца, Владимира Ильича Ульянова, вагон для перевозки Крепыша из-под Симбирска получили, но, увы, не во власти Ленина было умело использовать вагон. Из Кремля разрешили, а на станции Киндяковка сапожник, поставленный распоряжаться государственной конюшней, не зная правил погрузки, угробил бесценную лошадь.

Но не только сапожники, взявшиеся печь пироги, боролись с Бутовичем. Говоря о гибели Бутовича, Попов с Румянцевым называли, и не однажды, те самые имена, что называет сам Бутович, рисуя портреты тех, кто, желая его гибели, засадили его в тюрьму. Яков-Иваныч видел: стоило ему придти в ту или иную инстанцию, а там уже сидит его враг и шепчется с начальством. Не знаю, помимо «Воспоминаний коннозаводчика», произведения, которое бы подробнее и ярче изображало восходящую, как по спирали, схватку. Власть, безусловно, не оставалась безучастной к этой борьбе, но затевали беспощадную борьбу, как засвидетельствовал коннозаводчик Бутович, сами желавшие власти в своей профессии.

Да, неприязни к советским порядкам Бутович не скрывает, однако, решив раз и навсегда с новой властью сотрудничать, он вёл себя лояльно. Его склонность противоречить, отстаивая себя и свою точку зрения, направлена была не против власти. Деятельность, названная в следственных материалах «антисоветской», если и была анти , являлась персональной, по именам его противников, скажем, антисамаринской . Однако те, на кого была направлена критика, старались, не брезгуя никакими средствами, разоблачить эту критику как антисоветскую. Даже свойствам характера Яков-Иваныча его противники давали политическое истолкование: капризен (что за собой признает и сам Бутович), значит, барин; строг и требователен – помещик-самодур, покрыл своим жеребцом кобылу другого «бывшего» – совершил враждебное режиму деяние.

Победил Бутовича, можно сказать, его коллега, специалист по коннозаводству А. Н. Владыкин. Это имя мне случалось, и не раз, слышать от Попова и Румянцева. Помню, как Михаил Николаевич Румянцев впервые произнес «Владыкин». Помню потому, что произнес очень тихо, едва слышно, словно опасаясь, будто у стен есть уши. Страшился не властей и не самого Владыкина, ведь тот погиб на войне. Опасен мог оказаться всякий из того же стана.

По плану, в своё время составленному Владыкиным, сформировалась новая порода рысаков. Осуществления своих планов Владыкин не увидел – добровольцем пошел на фронт и погиб в боях под Москвой. Но его планы развивались успешно: русско-американские метисы, которые во времена его споров с Бутовичем ещё не вполне устоялись как порода, оказались-таки признаны русскими рысаками. Значит, борьба между сторонниками разных направлений в коневодстве была схваткой достойных противников, и в результате разыгралась трагедия, закончившаяся, как в трагедии и полагается, гибелью основных участников.

Не один Владыкин добивал Яков-Иваныча. Владыкин явил собой тип (любимое слово Бутовича) выдвинувшегося деятеля. Ни в бездарности, ни в невежестве Владыкина упрекнуть невозможно. Но как противник Яков-Иваныча он взял верх не по-рыцарски – демагогически, утверждая, что Бутович, отстаивая орловцев, своими рецептами тянет советское коннозаводство назад.