Яков Бутович - Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Мелких услуг крупного коннозаводчика не забыли возымевшие в Октябре 17-го большую власть. Но разве не та же самая власть Бутовича и погубила? Власть понятие не безличное. Уж конечно, не Троцкий, не Ленин и даже не Сталин его погубил. Погиб он, само собой, при Сталине. «При» – существенное уточнение. При Сталине кто погиб, а кто уцелел, и не просто уцелел – был признан. Бутович знал таких людей, он их упоминает и высоко оценивает, ни в чем не упрекая, – выдающийся животновод Потемкин, крупнейший архитектор Жолтовский и, конечно, В. О. Витт, которого Бутович считал замечательным иппологом. Владимира Оскаровича я знал и слушал, представляю себе, каким ореолом авторитета и славы была окружена эта фигура.

А дореволюционные наездники, которым удостоился я чести проигрывать? Они остались на прежних местах, я имею в виду не просто положение по службе, а место в ипподромной призовой иерархии. Считались первыми всё те же Семичев, Родзевич и другие «из бывших», кто и раньше блистал. Взяли они не подлостью и не прислужничеством, а мастерством. Семичева Николая Романыча, которого Бутович считал наездником не только талантливым – талантливейшим, так и называли барином, называли и – уважали.

Считать ли это его роковой ошибкой или безумной храбростью, но Бутович не удовлетворился предоставленной ему возможностью жить среди своих живописных сокровищ и составлять описание «коннозаводских портретов». Он повел борьбу за своих лошадей. В борьбе Бутович не был новичком. Что, как не профессиональные склоки и закулисные происки, рисует он, изображая дореволюционный рысистый мир? Но в старой России его отцов, дедов и прадедов, где он наследственно занимал определенное место, та же борьба для него не была столь жестока. Зависть и злоба свирепствовали, даром что боролись между собой люди воспитанные, благородные и «милые» (как многих из них называет Бутович). Бороться они боролись, пуская в ход приемы подчас совсем неблагородные, но если имелись у тебя в достатке средства – разводи лошадей, каких твоей душе угодно.

А пришли времена, когда средства для разведения лошадей оказались не у тебя, а у одного владельца – государства, а ты уже не хозяин, а лишь поставленный на должность управляющий, и выстроилась лестница взыскуюших мзды ради того, чтобы управлять хотя бы конюшней.

Бутович не уступал и не отступал, желая, как прежде, поставить на своём. Он включился в жесточайшую схватку, не знающую пощады борьбу не просто за положение специалиста, нет, за место, которое позволило бы ему продолжать свое дело. Его злые замечания о буржуазии свидетельствуют о том, что он чувствовал: ему, коннозаводчику-дворянину, уже (говоря слогом шекспировским) «наступали на пятки», но «эти Гучковы», как выражается Бутович, подражали дворянству, были готовы войти во дворянство и породниться с ним, словом, пойти на социальный компромис. А тут поднималась сила, которая требовала, чтобы он освободил место. «Слазь! Кончилось ваше время», как сказал наш поэт. А шотландец Томас Карлейль давно говорил: «Революция врывается, как смерч». Есть, по его же словам, лишь одно средство избежать всесокрушающего натиска, – не доводить до революции, иначе – не жалуйтесь.

Однако у Бутовича были надежды на победу. Ведь оказался же он поставлен не только управляющим собственного завода, но начальником областного (губернского) и даже всероссийского масштаба, бывший барин-коннозаводчик стал одним из руководителей советского коневодства. И недаром с ним вежливо заговорили театральные администраторы: «Пожалуйста, товарищ Бутович…» – билеты в Художественный театр.

«Чья кощунственная рука посягнула на царственный гений орловского рысака?»

Так в повести Петра Ширяева изъясняется коннозаводчик-патриот Бурмин. Это – Бутович, но, конечно, не буквально. Прочитавшие воспоминания сразу увидят, что Бутович и выражается иначе, без псевдо-былинности, и не испытывает той ненависти к американскому рысаку и наездникам-американцам, какой пышет Бурмин. Бутович, напротив, когда требуется сказать, что такое талант наездника, говорит: «Как у Кейтона». Читаем у него и о несомненных достоинствах американского рысака, главным образом резвости. Словом, Бурмин – не Бутович. Во всяком случае, он барин другого покроя, не охотник до бани и баловства с дворовыми бабами, каким представлен в повести Бурмин. Но в повести вполне достоверна принципиальная борьба за отечественную породу, в этом Бурмин и Бутович едины.