Геннадий Смолин - Моцарт. Посланец из иного мира [Мистико-эзотерическое расследование]

Тогда и началась непримиримая тяжба, борьба за меня, за обладанием мной. Но все было напрасно. Франц увидел во мне воплощение зла. Я не винила его за то, что его любовь так быстро обернулась ненавистью. Разве зверь не уничтожает то, что любил больше всего на свете, когда его чрево уже переполнено? Я любила сына, как ни одно живое существо; любила так сильно, что отдала бы его Вольфгангу, если бы верила, что это будет ему — сыну — во благо.

Констанция раздула всю эту историю (либо по собственной инициативе, а скорее — по наущению сверху через известные фамилии: Штадлер — Зюсмайр — Сальери — Вальзегг цу Штуппах — Ван Свитен).

Она была по сути мелочной, самовлюбленной, жадной и примитивной и крайне эгоистичной женщиной. Просто воспользовалась случаем — то ли из-за мстительности, то ли по холод-ному расчету, но встретилась с моим мужем Францем Хофдемелем и по-бабьи эмоционально, в «картинках» проинформировала о «любовной связи» — нашей с Вольфгангом. В трагедии все гениально просто, как это показал в своих шедеврах великий Шекспир.

Вы по-прежнему жадно расспрашиваете меня. Этого следовало ожидать. У умудренных жизнью людей, как Вы, всегда много вопросов, и каждый из них самый важный и неотложный.

Не на все я могу ответить — не из недоверия, а оттого, что времени остается все меньше, а я слабею с каждым часом.

И что же действительно произошло 6 декабря 1791 года в нашем доме № 10 по Грюнангерштрассе, первый этаж которого мы занимали целиком? И почему трагедия нашей семьи, шокировавшая даже императорский дом и становившаяся предметом обсуждения среди венской интеллигенции всякий раз, как только речь заходила о смерти бога музыки, взбудоражила всю Вену и долгое время была окутана тайной? Посудите сами. Кошмар в нашем доме последовал на следующий день после загадочной смерти и не менее странного погребения В. А. Моцарта.

Прав был известный писатель, когда утверждал, что нельзя понять великих, не изучив темных личностей с ними рядом. Итак, по порядку.

Когда я возвратилась из собора св. Стефана, где состоялась панихида по умершему днем раньше Моцарту, муж набросился на меня с ножом в руке с намерением убить. Я была на пятом месяце беременности. Мой крик и крик моего годовалого ребенка спасли нам всем троим жизнь. Потому что наши крики привлекли внимание соседей. Открыть дверь им никак не удавалось. И тогда ее просто выломали. Меня нашли в бессознательном состоянии, с многочисленными кровоточащими ранами на шее, груди, руках; лицо было обезображено. Меня с трудом выходили с помощью двух врачей, но моя внешность — внешность монстра — так и осталась клеймом на всю жизнь.

Франца Хофдемеля обнаружили, только сломав вторую дверь: он лежал на своей кровати с перерезанным горлом, еще сжимая в руке нож, — Франц покончил с собой.

Странности продолжались. Та же «Венская газета» назвала дату смерти Франца Хофдемеля 10 декабря, то есть его день похорон. Разумеется, тоже неслучайно. Судите сами. На Грюнангерштрассе, 10 великий маэстро был частым гостем. Во-первых, они были с Францем братья по масонской ложе, ну, а во-вторых, Вольфганг музицировал, давая мне уроки на клавире. По всему было видно, что Вольфганг души во мне не чаял, преклоняясь перед сочетанием моей неотразимости салонной леди и многогранностью творческой натуры. Из всего этого вылепили примитивный адюльтер.

Потом в одной венской газете от 21 декабря 1791 года сообщалось, что сама ее величество императрица взяла под свое покровительство меня, как вдову самоубийцы, как только миновала угроза жизни, и что меня отправили к отцу в Брюнн, чтобы благополучно разрешиться вторым ребенком.

Хотя, мой дорогой герр Дейм-Мюллер, невооруженным глазом было видно, как королевский двор и лично сам Леопольд II осуществляли строгий патронаж надо мной, чтобы локализовать и скрыть похороны вдруг умершего Моцарта за ширму случившейся у нас трагедии. Высылая в отчий дом меня, кайзер якобы спасал несчастную женщину от назойливых репортеров. В то же время, монарх стремился показать, как он разгневан происшедшим, недвусмысленно намекая на некую нашу «любовную интригу», интригу Магдалены и Моцарта. На это же указывало и то, что император великодушно позволил мне похоронить моего мужа Франца Хофдемеля на кладбище в отдельной могиле, как христианина и добропорядочного католика, а не самоубийцу (ведь, в соответствии с порядком, палач бросал в безвестную яму покончившего с собой, труп которого предварительно зашивали в коровью шкуру).