Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Жил Монс безалаберно, но – на зависть другим! – как-то вольготно, со вкусом. Скаредностью не отличался и водившиеся у него деньжищи с легким сердцем просаживал за карточным столом, в хмельных компаниях и шумных застольях, до которых был охоч. «Это была взбалмошная, поэтическая натура, способная на всякие увлечения, достаточно легкомысленная», – говорит историк. И еще: «Там, где появлялся Монс, вспыхивало веселье, раздавались смех, шутки». Впрочем, в одном пункте он был на диво целеустремленным и педантичным – добивался и добился того, что стал обладателем самой богатой и модной одежды в России. Вообще внешности, убору он уделял огромное внимание, часами занимаясь собственным туалетом. При этом изощрялся как мог – носил туфли с изображением Спасителя, украшал себя жемчугами, надевал то синий, то фиалковый парик. И даже своего крепостного человека отдал на обучение мастеру «паричного дела». «Полюбуйтесь, каким стройным щеголем выглядывает он, – читаем в одном историческом сочинении, – кафтан доброго бархата с серебряными пуговицами обхватывает стройный стан. Кафтан оторочен позументом; на ногах шелковые чулки и башмаки с дорогими пряжками; под кафтаном жилет блестящей парчи, на голове щегольски наброшенная пуховая шляпа с плюмажем; все это с иголочки, все это прибрано со вкусом». А согласно описи гардероба, у Монса наличествовали «камзол черной с бахромою», «пара кофейная, петли метаны серебром», «26 пуговиц, алмазных, в каждой пуговице по одному алмазу», «бешмет желтой с позументами серебряными», «душегрейка полосатая на лисьем меху», «два кружева серебряных на шляпы» и т. д. – всего 160 наименований. Помимо щегольских платьев, сюда включены ценные ткани, утварь, безделушки и прочие предметы роскоши.

Но если свои многочисленные наряды Монс выставлял напоказ, то его любовные приключения, напротив, были скрыты от досужих глаз. И хотя Виллим Иванович обладал манерами донжуана, а его куртуазное поведение обнаруживало рафинированного эстета, – подобно рыцарю, который должен хранить тайну сокровенной любви и служить тем самым даме сердца, он держал свои амурные похождения в строгой тайне. «Любовь может принести огорчение, если откроется, – говорил он. – К чему знать, что два влюбленных целуются?»

Портреты Монса до нас не дошли, тем не менее иные писатели изображают его наружность весьма натурально, не скупясь на «точные» детали. «Бело-розовый, сладкоголосый Монс имел внешность херувима, – живописует Даниил Гранин в своем сочинении «Вечера с Петром Великим», – пухлые губы, тугие щечки, голубые глазки, аппетитно-сдобный батончик, душка». Другой литератор аттестует его «женственно-красивым камергером».

Не знаем, в самом ли деле Виллим Иванович походил на женоподобного херувима (ведь в военных баталиях он как раз проявил свою мужественность). А вот в том, что женщины занимали в его жизни весьма значительное место, сомневаться не приходится. Не случайно его называли «вечно влюбленным». И то был не грубый ловелас – во всех своих амурных делах он был нежным романтиком, хотя нередко ухаживал одновременно за несколькими красавицами. Эта «способность быть любовником всех дам», которую культурологи назовут характерной особенностью щеголя-петиметра, не исключала, однако, рыцарского служения каждой из них.

Он внимал только голосу сердца и не думал о последствиях. Предметом обожания Монса были и княгини Анна Черкасская и Мария Кантемир, и злополучная, впоследствии казненная Мария Гамильтон, и угодливая Анна Крамер, и бойкая, языкастая Авдотья Чернышева. А ведь Виллим Иванович ведал, не мог не ведать (весь двор только о том и судачил), что некоторые из этих дам в прошлом с самим государем любовные шашни водили, а тот (это тоже всем вестимо было) не терпел измен даже бывших фавориток. А уж как крут и на расправу скор был Петр Алексеевич! Может статься, этот фактор опасности придавал романам нашего камергера особую остроту.

Впрочем, не особо страшился Монс, возможно, еще и потому, что был фаталистом и верил во власть потусторонних сил. Как отметил профессор Юрий Лотман, переплетение европеизма и суеверия, вера в приметы было характерно для культуры той эпохи. Это относится не только к рядовым личностям, но и к самому Петру I, который был воспитан в духе уважения к астрологии, был порядочный суевер и заказывал себе гороскопы. И наш Виллим то и дело прибегал к услугам гадателей, хиромантов, колдунов, астрологов. (К слову, такого рода влечение было фамильной чертой семейства Монс – известно, что у Анны, его сестры, были найдены бумаги с магическими формулами и заклинаниями.)