Олег Арин - О любви, семье и государстве [Философско-социологический очерк]

Ограничения, главным образом, касались женщин. И только по мере развития капитализма они начали получать свободу, в том числе и свободу выбора. И по данному вопросу Кант и другие предвестники капиталистической эпохи справедливо указывали на свободу как первичное условие подлинной любви. Но даже при капиталистическом обществе эта свобода распространяется не на всех. Фромм, например, полагал, что в современном западном обществе любовь проявляется как «маргинальный феномен», как исключение неконформистских индивидуальностей. Энгельс в отличие от него более четко указывал, кто имеет реальную свободу «на любовь». Он писал: «Половая любовь может быть правилом в отношении к женщине и действительно становится им только среди угнетенных классов, следовательно, в настоящее время — в среде пролетариата» (с.74).

Энгельс, конечно, преувеличивал, поскольку подлинная любовь, помимо свободы, требует высокой степени самосознания, которое вряд ли было достаточно развито среди пролетариата XIX века. Многое изменилось с тех времен. Но суть Энгельсовской мысли все-таки верна. Она постоянно подтверждается и современной практикой, которая будет показана в соответствующих главах.

Здесь же надо выяснить другое: почему связка любовь и моногамная семья по естественным и объективным причинам служит увеличению дельты жизни?

Во-первых, моногамная семья сама по себе, даже и без любви, благодаря своим (экономическим) свойствам ускоряет увеличение населения. Следовательно, у человечества как вида в процессе своего продления расширяются возможности осуществлять лучший выбор наиболее приспособленных, наиболее адаптивных потомков. И это — не социал-дарвинизм, исходящий из объективного хода естественной эволюции органического мира, а такой процесс, который основан на понимании естественных законов и закономерностей природы и человеческого развития.

Во-вторых, и любовь даже в ее «чистом» виде, т. е. без семьи, как было показано в первой главе, увеличивает силу субъектов любви, в том числе, когда речь идет о любви между мужчиной и женщиной.

В-третьих, высшим благом для человека является бессмертие, которое возможно через рождение себе подобных. Если это так, то, соединив моногамную семью с любовью, мы получаем устойчивую структуру, обеспечивающую реализацию главной мечты человека — путь к бессмертию, по крайней мере, человеческого рода. Безусловно, это метафора. Но, в соединении с другими аспектами общественного развития, она может стать реальностью, соответствующей требованиям увеличения дельты жизни, идеальным вариантом которой как раз и является бессмертие [80] На всякий случай еще раз: понятие «бессмертие» в контексте данной работы означает время существования нашей Вселенной. . На эту стратагемную цель человечества и «работает» соединение моногамной семьи с любовью в новом явлении, для которого подходящим словом может быть монофилогамия (досл.: однолюбобрачие) [81] Это слово происходит из соединения слов «моно» («один»), «филия» («любовь») и «гамос» («брак»). Слово получилось несколько неуклюжее, но оно точно соответствует сути явления. , или монофилогамная семья. Такого типа семья качественно на порядок выше обычных моногамных семей, которые, повторяю, могут существовать и без любви. Она выше хотя бы потому, что любовь встроена в структурную систему, а любая структура более устойчива и живуча, чем неструктурированные связи. Любовь здесь становится как бы ядром семейной структуры с присущей ей устойчивостью и увеличенной силой.

Эту идею, хотя и выраженную другим языком, я нахожу в одном из суждений Гегеля, который, по-моему, первый из всех предшествующих философов увидел большой смысл любви именно в сочетании с семьей. Он писал: «Семья как непосредственная субстанциональность духа имеет своим определением свое чувствующее себя единство, любовь, так что умонастроение внутри семьи состоит в обладании самосознанием своей индивидуальности в этом единстве как в себе и для себя сущей существенности, чтобы являть себя в ней не как лицо для себя, а как член этого единства» [82] Гегель. Философия права, с. 208. .

Теперь пора разобраться в том, каким образом «субстанциональность духа» семьи, пребывающей в любви, превращает ее участников в двигателей прогресса, какие метаморфозы они претерпевают, чтобы реализовалась идея человеческого бессмертия.

Для этого попробуем формализовать высказанные выше суждения, чтобы нагляднее объяснить, почему монофилогамная семья выше моногамной. Сразу же хочу оговориться: приводимые ниже формулы воспроизводят чисто теоретические конструкции, предполагающие 1) любовь-эрос без семьи (о ней говорилось в 1-ой главе), 2) моногамную семью без любви-эроса, но с любовью-агапэ (надеюсь, читатель уже усвоил значение этих терминов), 3) монофилогамную семью, вбирающую в себя все виды и формы любви.