Олег Арин - О любви, семье и государстве [Философско-социологический очерк]

Но чтобы любовь обладала такой титанической силой, ей должен быть присущ ряд характеристик, который и наполняет ее смыслом. Это прежде всего деятельность и активность, которые в свою очередь проявляются в утверждении, что «любить значит прежде всего давать, а не брать». Фромм подробно описывает «акт давания», попутно ругая капитализм, основанный главным образом на «акте брания». Легко этот постулат доказывается и в сексе между мужчиной и женщиной. В результате любовь предстает силой, которая рождает любовь, а бессилие — это невозможность породить любовь.

Но чтобы обладать данными характеристиками, необходимо научиться искусству любви, что предполагает определенный уровень образованности. Отсюда следует, что малокультурный и необразованный человек не в состоянии любить, не в состоянии давать; он обречен только брать.

Предпосылкой любви является также свобода. Хотя эта тема почти не развита в тексте у Фромма, но уже за ее упоминание Фромм сразу же снискал любовь идеологов «демократии и рынка».

Остановимся пока на этом. На первый взгляд все сказанное о любви Фроммом можно только приветствовать. Общий пафос — гимн любви как общепримиряющему началу соединения человека с человеком и с природой, выдавливающему из человека чувство одиночества и отчужденности, действует вдохновляюще. Так и хочется вслед за Фроммом повторить: «Без любви человечество не могло бы просуществовать и дня» (p.17). Но тут на память приходят всякие исторические книги (хорошо тем, кто их не читает), в которых на множествах примерах прошлого и настоящего описывается развитие рода человеческого, умудрявшегося прожить без любви не только один день или два, а миллионы лет. До сих пор находят племена на каких-нибудь островах в Тихом океане, у которых нет слова любовь. Сам Фромм пишет, что даже при капитализме любви не существует, поскольку он больше берет, чем дает.

Следовательно, изначальная посылка о том, что любовь универсальна и присуща человеку уже с момента его выхода из мира животных принципиально неверна. Оказывается, любовь понятие не только социальное, что признает и сам Фромм, но и историческое. Не верна и другая его посылка, точнее уже целая теория — теория изначального отчуждения человека от природы, вызывающего у него чувство одиночества и трагизма. Наоборот, отрыв человека от природы — это революционный скачок в его развитии именно как человека с его сознанием и знанием, позволяющим управлять этой природой, ставить ее на службу человеку. Идеализация периода Адама и Евы, когда они, дескать, находились в гармонии с природой, это возврат к бессознательному, а значит животному состоянию человека, точнее даже предчеловека. Слава богу, любопытная Ева ослушалась бога и вкусила плод познания, втянув в это дело и ленивого Адама. Именно с этого момента человек встал на уровень бога, что он сам во гневе вынужден был констатировать. Подчеркиваю: назад к природе означает фактически возврат в дочеловеческое состояние, в лучшем случае — в общество обезьян, которые как раз и пребывают в гармонии с природой. Возврата нет, что, впрочем, с сожалением отмечает и сам Фромм.

Таким образом, посылки Фромма об изначальной любви, присущей человеку, и его отчуждении от природы просто не научны, хотя именно они и составляют основу его теории всепроникающей любви. Хорошо бы, да не так.

Все эти неверности отражены в его понимании видов любви. У него их несколько: братская любовь, материнская любовь, эротическая любовь, любовь к себе, любовь к богу. Отдельно выделена отцовская любовь.

Наиболее фундаментальным видом любви, по Фромму, является братская любовь. Суть ее — любовь ко всему человечеству. Она, как и остальные виды любви, изначально на бессознательном уровне присуща каждому индивидууму. То, что надо любить всех, это по-божески, к этому призывает и библия. Проблема в том, что такого типа любовь — это не просто эволюция изначально присущей потенции человека любить, а продукт исторического процесса, который не завершен до сих пор. Это благое пожелание разбивается о практику борьбы между любовью и враждой с переменным успехом для каждой из них. Но даже материнская любовь требует искусства любви, на чем настаивает сам Фромм. Следовательно, определенного обучения, навыков и т. д. Тем более это касается любви ребенка к матери или к отцу. Он рождается не зная любви. Познает же ее в процессе воспитания и обучения, на примерах и на изучении окружающего мира. Это относится ко всем видам любви, в том числе и эротической. Опять же сам Фромм пишет, что половое влечение — это еще не любовь, это природный инстинкт, чистая биология. Только в социуме этот инстинкт преобразуется в половую любовь, только тогда, когда в свои права вступают упомянутые Фроммом воля, выбор, культура. Опять же все это не изначально. Я опускаю здесь разбор части работы, посвященной любви к богу, которому Фромм уделил самое большое внимание. Здесь он впал в мистицизм, в теологию, дзэн-буддизм, несмотря на свой хрупкий атеизм. Несостоятельность этого раздела хорошо показал упоминавшийся Гарри Уэллс. Но есть смысл обратить внимание на то, как Фромм описывает любовь к себе (почему-то Уэллс пропустил этот «объект любви»). Эта позиция активно эксплуатируется многими идеологами капитализма в форме тезиса: сначала полюби себя, тогда сможешь полюбить и других. Ее источником является известное библейское выражение: «возлюби ближнего как самого себя». Сам Фромм это выражение интерпретирует следующим образом: эта идея «подразумевает, что уважение к собственной целостности и уникальности, любовь к самому себе и понимание себя не могут быть отделены от уважения, понимания и любви к другому индивиду. Любовь к своему собственному "я" нераздельно связана с любовью к любому другому существу» (p. 54–55).