Владимир Кузнечевский - Сталин. Феномен вождя - война с собственным народом, или Стремление осчастливить его любой ценой

Сталин был человеком своего времени, забывшего о Боге и царе. Он исхлестал Россию именно за это забвение. Но он же первым и создал предпосылки для понимания нами путей выхода из того состояния ужаса, в котором и сам сыграл страшную роль… Вина не только Сталина, что среди его сменщиков не нашлось вожака, который бы искренне поднял на щит коренную державностроительную идею народности» [180].

Приведенная точка зрения имеет, разумеется, право на существование. И если посмотреть на то, что наговорено и написано в отечественных СМИ в юбилейный год об Октябрьской революции и о Сталине, не так уж мало сторонников у Владимира Николаевича Шульгина. Вот только если читатель хотя бы бегло познакомился с теми историческими фактами, что приведены в предыдущих главах настоящей книги, то он должен бы прийти к диаметрально противоположным выводам: «вожаков-сменщиков» Сталину народ выдвигал и в 1930-х годах, и во второй половине 1940-х, да вот только где они в конечном счете оказались, эти лидеры, которые могли бы прийти на смену Сталину? Наверное, среди 27 миллионов погибших в войне, 10 миллионов, загубленных в процессе коллективизации, 130 тысяч жертв в финской войне.

А ведь это далеко не все жертвы сталинского «выведения страны из хаоса» (по терминологии В. Н. Шульгина). При работе в архивах на меня глубокое впечатление произвела «Справка спецотдела МВД СССР о количестве арестованных и осужденных органами ВЧК – ОГПУ – НКВД-МГБ СССР в 1921–1953 гг.». Эту справку Н. Хрущев сгоряча заказал после ареста Берии летом 1953 года, но потом, по-видимому, и сам ужаснулся ее данным и надолго упрятал в секретное хранение.

Так вот, если исключить из этих цифр людей, понесших наказания за уголовные, административные и бытовые нарушения закона, а взять только тех, кто осужден за так называемые «контрреволюционные преступления», включая и за так называемую «антисоветскую агитацию» (то есть за разговоры в быту), то картина предстает такая:

В 1921–1929 годах – 590 146 чел. Из них приговорено к расстрелу – 23 391 чел. Остальные – тюрьмы, лагеря и ссылки.

В 1930–1936 годах – 2 255 722 чел. Из них к расстрелу – 40 137 чел. Остальные – тюрьмы, лагеря и ссылки.

В 1937–1938 годах – 1 575 259 чел. Из них к расстрелу – 681 692 чел. Остальные – тюрьмы, лагеря и ссылки.

В 1939–1953 годах (до марта) – 1 115 427 чел. Из них к расстрелу – 54 235 чел. Остальные – тюрьмы, лагеря, ссылки [181].

Итого только по политическим мотивам за 1921–1953 годы осуждено 5 536 554 чел. Из них расстреляно – 799 455 чел.

Таким образом, за 30 лет правления Сталина из жизни в нашей стране по очень скромным подсчетам были выключены 42 686 554 человека. Для сравнения: население Франции – 60 млн человек, Швеции – 9 млн, Польши – 40 млн, Германии – 80 млн и т. д.

Если бы Владимир Николаевич Шульгин знал, что в целях «создания предпосылок для понимания нами путей выхода из того состояния ужаса», в котором мы находились после 1917 года, по вине Сталина из жизни было выключено такое количество не просто людей, но активных, мыслящих, энергичных, которые в любом обществе представляют собой элиту народа, пришел бы он к выводу, что «сваливать на Сталина вину за ГУЛАГ, репрессии – и неверно, и безнравственно»? Не уверен…

Следует особо сказать, что ведь под все эти действия была подведена особая идеология, опираясь на которую власть и воевала 30 лет со своим собственным народом. Что же это была за идеология?

Три слова, которые сложились в четкую фразу, вынесенную в заглавие главы, принадлежат не мне. В 1982 году два эмигранта из СССР, два доктора исторических наук М. Я. Геллер (1922–1997) и А. М. Некрич (1920–1993) издали в Лондоне книгу под таким названием [182]. Суть их творения сводится к утверждению о том, что «история Советского Союза – это история превращения России, страны не лучше и не хуже других, со своими особенностями, но сравнимой во всех отношениях с другими европейскими государствами, – в СССР, явление ранее неизвестное человечеству», – «социалистическое государство, построившее утопию» [183].

Что такое утопия в конкретном применении к Советской России, объяснил другой российский эмигрант, Леонид Геллер. «Утопия, – пишет он, – в собственном смысле слова это – искусственный мир, но при этом он тесно связан с другими, естественными мирами, которые дают его создателям часть своего материала и свой инструментарий» [184].

Однако ни в том ни в другом произведении этих российских эмигрантов, хоть и очень много пространства отводится размышлениям о советской идеологии, не исследуются теоретические основания этой утопии. А они конечно же были. Но на поверхности дело выглядит еще проще. «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». С этого ленинского утверждения началась Великая Октябрьская социалистическая революция. Но под ним было и другое основание – идеологическое.