Марк Курлански - Гавана. Столица парадоксов

Запись Аспиасу стала первой пластинкой кубинской музыки, перевалившей за миллион проданных экземпляров. Очевидно, продюсерам не понравились ни термин сон-прегон , указанный в сборнике гаванских песен, ни даже просто «сон» — они назвали этот стиль «румбой». Раньше этого слова не существовало, если только это не искаженное rumba (чувственный парный танец, созданный чернокожими гаванцами в 1860-х из обрывков воспоминаний о традиционном африканском танце). Естественно, что El Manisero — это нечто другое. Но слово прижилось, и с тех пор эту типичную гаванскую музыку по всему миру стали называть румбой, и мало кто за пределами Кубы знает правильный термин — «сон».

Один кубинский антрополог как-то раз сказал мне, что если какой-нибудь нетерпеливый гаванец барабанит пальцами по столу или прилавку, то он обязательно будет выстукивать сон. Мне не удалось это проверить, но я замечал, что люди в Гаване ходят в ритмах сона.

Анаис Нин, парижанка и дочь кубинца, отметила в своем дневнике в 1922 году, что, когда ей было всего девятнадцать и сон только начинал завоевывать Гавану, у местных мужчин и женщин была особая походка:

В том, как люди ходят по улицам, отражается своеобразная небрежность. Это медленный, волочащийся шаг, сознательное раскачивание, скользящее змееподобное движение…

Если вам доведется услышать сон на гаванской улице, что бывает достаточно часто, взгляните на прохожих, и вы увидите, насколько безупречны они в своей походке.

Жители Гаваны говорят не так, как все остальные испаноговорящие. Причина тому — влияние африканских языков. Долгое время большинство кубинских экспертов в этом вопросе отрицали африканскую природу гаванского диалекта. Интеллектуальный класс, в большинстве своем белый, был склонен воспринимать африканское наследие просто как досадные девиации кубинской культуры. Поклонники белой музыки (гуахиры или криольи — баллады в стиле кантри в медленном ритме 6/8), как правило, считали бодрый сон вырождением кубинской музыки. Но затем большая часть этих настроений изменилась, преимущественно стараниями белого гаванца Фернандо Ортиса.

Родившийся в Гаване в 1881 году Ортис основал Кубинскую академию языка в 1926 году и Общество афро-кубинских исследований в 1937-м. Он написал больше дюжины книг обо всем, от языка до музыки и ураганов. Ортис настаивал, что Куба принадлежит не испанцам, не африканцам и не таино по отдельности, а всем им вместе, соперничающим между собой в процессе создания новой культуры. Он назвал это явление «транскультурацией». Транскультурация, писал Ортис, это результат того, что несколько культур, «снявшихся с родных якорей, столкнулись с проблемой разрушения своих культурных устоев и с переходом к процессам декультурации и аккультурации». В этих условиях становятся бессмысленными споры о том, что африканское, а что нет. Это — кубинское, а кубинское абсорбировало в себя и что-то африканское. Сегодня некоторым такая мысль не покажется блестящей, но кубинцам того времени она предлагала новый способ взглянуть на самих себя.

Латиноамериканцы в целом говорят иначе, чем потомки испанцев. Они сокращают слова. Venga acá («иди сюда») превратилось в ven acá , а para allá («вон там») стало p’allá (произносится «pie-ya»). В карибских диалектах звуки s и r склонны исчезать. Como estás («как дела?») становится como’ta. Ustedes («они») эволюционировало в utedi .

Исчезновение r и s , возможно, объясняется влиянием африканских языков. В гаитянском креольском, представляющем собой синтез французского и разных африканских языков, очень редко попадаются r или s . Там, где во французском звучит r , в креольском часто говорят w. Gros , то есть «большой», по-креольски будет gwo .

Хотя r и s выбрасывают из слов по всей Кубе, а также в Пуэрто-Рико и Доминиканской Республике, в Гаване это явление особенно сильно заметно. Мне всегда нравилось, как гаванцы называют меня по фамилии, произнося ее «Koo- lan -key».

Даже испаноговорящие иностранцы часто приходят в смятение от того, как в Гаване говорят на испанском. Так было всегда. В 1859 году Ричард Генри Дана писал:

Никому не сравниться со мной в моей любви к устной испанской речи… но мне очень не нравится, как разговаривают на этом языке простые кубинцы на улицах. Их голоса и интонации — тонкие, нетерпеливые, слишком много губных звуков, отчего возникает впечатление страстности и одновременно детскости, и меня поражает, что здесь склонны ослаблять язык и отнимать у него открытость гласных и силу более твердых согласных.