Глеб Бобров - Порванные души. Снайпер в Афгане

– Как стоишь… Душ-шара!

Подействовало моментально. Дневальный резво подобрался по стойке «смирно», подтянул автомат и высоким осипшим голосом что было сил отчаянно заорал:

– Дежурный по роте, на выход!

Проходивший мимо него Ильин автоматически кинул на ходу: «Отставить» – и как эхо, уже за спиной командиров, я тихим, но таким же выразительным шепотом остановил дневального:

– Молча-ать…

Он подчинился, отбой не продублировал, и через пару минут на переднюю линейку выполз заспанный дежурный по роте – сержант моего призыва Петенька Лиходеев. Тут уж ничего не скажешь – не повезло молодому! Сержант сладко зевнул, потянулся, посмотрел в спину удалявшимся офицерам и лениво протянул:

– М-м-м… Дембель у Цезаря?

– Угу. Объяснишь своему ублюдку, как стоять надо! – мрачно посоветовал я.

А Петенька широко улыбнулся, скосил глаз на невольно сжавшегося духа и, кивнув головой на чемодан, спросил:

– Помочь?

Я отмахнулся и подался вслед за офицерами. Бывшего начальника штаба второго батальона уже ждали; при нашем приближении двигатель стал набирать обороты, и на многословные, слезливые прощания времени не оставалось. Да никто и не рассчитывал на долгое прощание. Я залез в вертолет, поставил вещи и выскочил наружу. Капитан Ильин пожал руку Звонареву, потом мне, быстро поднялся на борт, встал в полный рост в проеме люка и вдруг, устремив взгляд в сторону штаба полка, отдал честь! Мы только что не вздрогнули. Вначале замерли, потом как-то тоже подобрались, подтянулись. И я краем глаза успел заметить, как у взводного еле заметно то ли дернулась, то ли просто сжалась рука. Но честь он Ильину не отдал! Да и не мудрено – голый пустырь, одинокая «восьмерка», двое одетых не по форме военных перед ней, какая-то странная выходка капитана…

Возвращались мы молча. По лицу взводного было видно, что сейчас его лучше не трогать. Под грибком пятой роты стоял новый дневальный, а из палатки доносились ленивые команды: «Ра-а-аз… Два-а-а…» Я злорадно отметил: коль у нашего дедушки столь приторно-усталый, заунывный голос, то, значит, все всерьез и надолго. Ну вот, даже его проняло! Заходить не стал.

Где-то через полгода, зимой, в колонне я выбрал время и откровенно спросил у Звонарева:

– Слышь, командир… А ведь хотели тогда честь отдать? – и сразу понял, что наступил на больную мозоль. Взводный сначала попытался сделать вид, что не понял:

– Когда это – тогда?

– Цезарю – честь отдать!

– Ты в дозоре? – жестко, но не глядя на меня спросил Звонарев.

– Да!

– Ну так вот и занимайся своим делом!

Случались минуты, когда Сереге лучше было не перечить. Сейчас именно и была такая минута. Я развернулся и молча полез на броню.

Взводный прошелся из конца в конец колонны, взял из люка плащ-палатку, бегло проверил посты и полез под БМП спать. Через полчаса встал – опять проверил посты. Но больше спать не пошел, залез ко мне на башню и, угостив «цивильной», минут пять просидел молча. А потом без предисловия вдруг сказал:

– До сих пор себе простить не могу! – и опять замолчал. А через несколько минут далеко отшвырнул окурок и на прощание обронил фразу, под которой подписался бы и я:

– За таким мужиком – подсумки бы носил!

В начале лета 1984 года на смену Масловскому в батальон прибыл угрюмый звероподобный капитан. На утреннем разводе полкач, представляя его личному составу, произнес:

– Товарищи солдаты, сержанты, прапорщики и офицеры! Представляю вам нового командира батальона капитана Мищенко (фамилия изменена). Выражаю надежду, что он продолжит славные традиции батальона и будет достойной сменой подполковнику Масловскому.

Многоопытный личный состав на это лишь безрадостно вздохнул, кто-то вполголоса язвительно буркнул: «Как же», и по рядам впервые прошелестело новое имя – Морпех. С той минуты его иначе в батальоне никто и не называл.

Если Масловский внешне был похож на древнего германца, то наш новый командир по всем статьям смахивал на фашиста из дешевых комедий «совкового» кинематографа. Причем на фашиста самого наихудшего пошиба – начальника гестапо или концлагеря, ну, в лучшем случае – командира зондеркоманды, шаставшей по белорусскому Полесью. К несчастью, вскоре выяснилось, что он и внутренне почти полностью соответствует своему внешнему облику. А облик у него действительно был устрашающий.

Рыжая детина под два метра, а то и выше; центнер с лишком проарматуренного широкой костью тренированного тела; пудовые кулаки размером с пудовую же гирю. Сама махина обута в яловые вибрамы сорок шестого размера, а с ее вершины на вас взирает нечто, отдаленно напоминающее лицо.